THE MAXIMERON Erotic stories By Guiseppe & Mirriam Becaccio Авторский перевод с английской рук

24. ВОЖДИ, КОТОРЫХ МЫ ВЫБИРАЕМ. Дэвид Саймон Мэллор иногда сам злился на себя за эту дикую, труднобьяснимую потребность: с тех пор, как он впервые познал женщину будучи подростком , он стал воспринимать секс, как необходимый акт. Необходимый для любого начинания. Вплоть до решения мелких повседневных проблем. Наиболее яркие и грамотные вердикты приходили в голову лишь после оргазма. С годами это стало принимать обязательный характер. Избрав карьеру публичного политика, Дэвид зачастую не имел возможности прерывать работу, чтобы потребовать от супруги заняться любовью. Иногда это было практически невозможно: они находились слишком далеко друг от друга. Именно тогда появилась острая нужда иметь рядом доступную самку. Ещё много лет назад, став сенатором, он помог беженке из Кубы юной тогда Оливии Сантос получить вид на жительство, а затем и гражданство. С тех пор благодарная эмигрантка сопровождала Дэвида во всех перемещениях по службе и поездках. Дэвид больше всего боялся, что после скоропостижной кончины супруги, он столкнётся с требованием Оливии узаконить отношения, или обзавестись детьми. Но она даже не намекала на это. Некоторые коллеги в администрации, особенно из числа опытных бюрократов, давно знали об отношениях Президента со своей очаровательной помощницей. Но не считали это какой – либо проблемой для Белого дома, а тем более - для страны.

Когда часы показали конец рабочего дня, Оливия вошла в душевую, расположенную в спальне Президента. Она знала, что скоро понадобится Дэвиду: ему предстоял телефонный разговор с канцлером Германии о ситуации на Южном Кавказе. Президент сидел в обществе Элизабет Росс. Оливия вежливо кивнула Госсекретарю и предложила ей любимый итальянский арманьяк. Элизабет поблагодарила: «Спасибо, детка. Мы почти закончили встречу». И посмотрела на Президента. Дэвиду уже было трудно сконцентрироваться на теме разговора: мысли витали в районе круглой попы Оливии. Но сделав над собой усилие он всё таки спросил Элизабет: «Значит, ты уверена в том, что наша акция в Астане – единственно оптимальный ответ Лебедеву на его вторжение в Нагорный Карабах?» Элизабет посмотрела на прозрачную голубую кофту Оливии и розовые соски, которые были готовы к ласкам: «Мистер Президент, мне трудно поверить, что в данной ситуации у нас есть другой. Но если прикажете, мы со Стивом Брауном и Пентагоном подумаем об альтернативе». Дэвид нетерпеливо замахал руками: «Нет, нет...я поддерживаю. И пусть благословит нас Бог». Это означало, что Элизабет свободна. Оливия проводила её до дверей, не сводя взгляда с её величественного лица. У самых дверей она успела шепнуть: «Есть женщины , рождённые для Олимпа. И Вы одна из таких, мисс Росс». Элизабет подарила ей взгляд, означающий, что её обьятия всегда открыты для Оливии. Уже проходя через комнату секретаря, она услышала тихий щелчок дверного замка за своей спиной. Усевшись на заднее сиденье машины, Элизабет позвонила Сурае: «Солнышко, знаю, что уже заждалась. Лечу на крыльях» .Сурая загадочно вздохнула: «Не торопись, моя империатрица. Звонил Стив. Он не может до тебя достучаться». Элизабет только сейчас обратила внимание, что он звонил дважды. Стив ответил своим вкрадчивым баритоном: «Схожу с ума от голода. Ты обещала мне разделить вкусный стэйк со мной». Элизабет чуть помедлила с ответом: «Помню, Стив. Я тоже голодна. Но я вряд ли одна смогу осилить всю порцию. Если ты не против, Сурая составит мне кампанию.»

И не дожидаясь его ответа добавила: «Подожди на линии. Я связываюсь с ней. Солнышко, как ты смотришь на совместный стэйк в исполнении мистера Брауна?» Сурая замурлыкала: «Ты действительно хочешь поделиться со мной? Но я так соскучилась по твоему десерту!» Элизабет почувствовала на своих губах привкус своей фаворитки: «Мы ждём тебя, Стив: неси свой знаменитый стэйк. Но предупреждаю: вряд ли ты будешь нам нужен на десерт»

Элизабет была встречена жаркими обьятиями Сураи. До того как Стив Браун вьехал в ворота, они успели побаловать себя под струями душа. Стив войдя в гостиную с горячим ужином, был потрясён двойной красотой, в двух разных возрастных категориях. Он заранее извинился: «Не могу отключить свой телефон: жду важных сообщений. Кстати, не хотел спрашивать тебя по телефону, Элизабет: ты сообщила Президенту про наш план по Астане?»

Элизабет на кончике вилки поднесла кусочек сочного мяса к губам Сураи, которая сидела рядом с ней на диване: «Разумеется, Стив. Теперь нам остаётся подумать о том, как ему позже обьяснить изменение планов».

Стив подсел к Сурае с другой стороны и поднёс ей бокал испанского вина: «Сейчас, скорее всего, мне надо проследить за направлением утечки». Сурая протянула руку и растегнула ширинку Стива: «Ну сколько можно о делах?» Её маленькая ладонь едва удерживала тяжёлый ствол, принадлежащий национальной безопасности США. Глаза Элизабет заблестели известным огоньком любопытства: одно дело слышать о чём-то волшебном, и совсем другое дело его увидеть воочию: «И куда может нас привести эта утечка, Стив?». Стив жевал стэйк с прикрытыми веками, в глубокой нирване: «Как только словим рыбку, мы познаем бездну наслаждений». Пытаясь всосать чёрного принца, как можно глубже, Сурая с удовольствием почувствовала на своих малых губах нежный язык своей империатрицы.

Звонок раздался не только неожиданно, но и неописуемо противно. Стив медленно протянул руку, включил громкость и увидел номер, с которым связь была постоянной: «Слушаю. Только прошу кратко, но со всеми деталями». Голос агента звучал в сексуальной тишине, как проповедь пастора на похоронах, монотонно: «Обьект вошёл в номер на первом этаже «Студии 6» на окраине Балтимора. По всем признакам – дама. Но с большей уверенностью смогу сообщить через некоторое время. Спустя десять минут туда же вошёл мужчина. Это тот, которого мы подозревали с самого начала». Стив поцеловал Сураю в губы и ловко переместился к Элизабет со стороны её спины: «Пробейте его телефонные звонки. Буду на связи». Элизабет была поражена размером "стэйка", вошедшего в неё не спеша, но со знанием дела. Её стон был встречен ласковыми губами Сураи: «Обожаю слышать твои оргазмы, королева моя». Её руки гладили спину, плечи и грудь Элизабет. Другие руки, крепкие и цепкие время от времени мягко шлёпали по её ягодицам. Ягодицы от таких шлепков принимали черного принца с гостепримством, достойным царей. Элизабет издала громкий стон: «О господи! Стив! Ты непостижимо великолепен. Но я уже вряд ли смогу проглотить ещё один кусок твоего "стэйка"». Она легла на спину и с наслаждением наблюдала за движениями изящного тела Сураи.

Она гарцевала на Стиве с таким победоносным видом, словно оседлала лучшего скакуна, уносящего её ненасытную попу к главному призу. Они кончили одновременно и вовремя: вновь зазвонил телефон. Наблюдатель сообщал, что состоялся телефонный контакт между губернатором Калифорнии Майклом Топалисом и популярным политическим обозревателем Сэмом Розенбергом. Сигналы указывали на отель Sheraton в Нью-Джерси. Вторая группа наблюдателей сообщила, что сразу после телефонного контакта Сэм выехал в направлении Нью-Йорка, а дама, с которой он был номере отеля – в направлении аэропорта. Группа спрашивала разрешения разделиться, но Стив тут же отрубил: «Концентрируйте внимание на Сэме. Адель Топалис нас не интересует». Сэм припарковал машину и быстрым шагом направился к дверям гостиницы Waldorf Astoria. В лифте он столкнулся с молодым азиатом, от которого пахло ЦРУ: на спине под пиджаком вырисовывался силуэт небольшого пистолета. «Нурлану опекают очень заботливо» - пронеслось у него в голове. Сэлим встретил его у порога и всем своим видом показывал, что без приглашения хозяйка вряд ли сможет его принять. Сэм повернулся, чтобы якобы уйти, но развернувшись обратно, крепко всадил кончиком носка по его яйцам. Сэлим скрутился. И по всем признакам Сэм имел в своём распоряжении минут десять, как минимум.

Нурлан лежала в постели в тонком пеньюаре. Её глаза были прикрыты в глубокой истоме. Между её раздвинутых ног виднелись роскошные локоны брюнетки.

Она первой услышала шаги, и повернула своё очаровательное и несколько наивное лицо: было видно, что пьяна.

Она разбудила свою подругу легким шлепком по бедру и долгим поцелуем. Нурлан открыла веки: её глаза витали в раю. Такой взгляд бывает только после добротной дозы героина. Сэм подсел к ней и погладил лоб: «Пора трезветь, Нурлан. Тебя ждёт Лебедев в Астане. Это срочно и важно». Он повёл их обеих под душ, обняв за прелестные талии. По пути дама представилась: «Я Нэнси, жена Джастина Морриса, финансового консультанта. И он сам меня уложил под неё». Видимо, приняла Сэма за полицейского из департамента по защите нравственности. Сэм, обливая Нурлан мощной струёй воды, успокоил Нэнси: «Я Сэм, большой любитель брюнеток». Нэнси улыбнулась с облегчением: «А можно я его приласкаю». Её рука уже гладила фаллос Сэма. Она видно, была не очень довольна Джастином: её минет можно было бы назвать изысканно жадным. Уже по дороге в аэропорт Нурлан, приведя в порядок свой макияж, подарила Сэму благодарный поцелуй и связалась с Астаной. Глава Казахстана ответил тут же: «Здравствуй, дорогая. Жду вас обоих. Он приземлится не раньше, чем через час. Ну а тебя встречу уже к утру.» И завершая разговор, шепнул: «Затосковал я по тебе, красавица!» Нурлан шепнула ему в ответ: "Не стареют душой ветераны! Готовься, Султан: хочу поскакать на твоём жеребце". Возвращаясь к своей машине, Сэм неожиданно заметил знакомую фигуру молодого человека с плохо прикрытым пистолетом на заднице. И услышал его приглушённый голос: «Всем отбой. Спокойной ночи». Дело начинало приобретать неприятный аромат. _______________________________________ Народы не бывают одинаковыми. У каждого свой цвет, вкус и запах. Одних отличает эмоциональность, других дремучесть, третих властолюбие. Азербайджанцы известны тем, что любят поспать. Не так чтобы с храпом. Но тем не менее, основательно. И вся прелесть заключается в том, что никто до сих пор не мог пожаловаться на снижение плодовитости: они даже во сне умудряются размножаться достаточно регулярно и систематически. О мужчинах даже ходили легенды: как бы он глубоко ни спал, пройдя мимо него, многие женщины беременели воздушным путём. А может, воздушно-капельным. Кто теперь признается? Ввод российских миротворцев в Нагорный Карабах был воспринят, как дружественный акт. И это понимание длилось до тех пор, пока один из молодых лидеров партии «Гражданский фронт», интеллигентный Агасалим Юзбашлы, в одном из интервью очень образно сравнил этот акт с половым. Причём, с признаками насилия.

Народу вначале стало как-то неудобно. Особенно встречаясь на кухнях взглядами с жёнами: мужчины убегали на работу без завтрака. А на работе, хлопнув любовниц по заднице, получали в ответ оплеуху. Это было трудно стерпеть. Но как-то чудом удавалось. Последней каплей был категорический отказ в традиционном минете от самой последней шлюхи в командировках. Вскоре стали собираться группами раз в неделю. Затем - толпой, но дважды в неделю. И наконец, как-то само собой вылились в митинговые возмущения на площади Свободы.

Агасалим Юзбашлы произносил пламенные речи. Требования в основном сводились к немедленному выводу миротворцев из Карабаха, экстрадации экс-президента вместе с женой, отрубленным членом и баблом. И толпа добавила к этому свой лозунг: полковникам, захватившим власть, вернуть её на место - гражданскому сообществу. Одним словом, проснулись и размечтались. На третий день бессрочных митингов к ним наконец вышел бывший полковник, а теперь генерал-майор Забит-заде, глава временной военной администрации. Первым делом он обьяснил народу, вскочившему после многолетней спячки, что российские миротворцы находятся в зоне конфликта только лишь, чтобы защитить Азербайджан от готовящейся американской оккупации. А сдачу власти гражданскому Комитету Спасения, он обещал сразу после снятия режима чрезвычайного положения. Иначе говоря, когда в стране наступит мир и спокойствие. То есть, после дождичка в четверг. Толпа в сотни тысяч тут же взревела с новым требованием: «Отставка». Под этот клич на трибуну с трудом пробиралась молодая женщина в черном платье. Интеллигентный Агасалим расчистил для неё путь к микрофону: «Слово имеет Марьям-ханым Велиева» . Этого было достаточно, чтобы первые ряды стали скандировать «Слава героине!». Генерал Забит-заде апплодировал перед её носом с такой испуганной рожей, что Агасалим понял: власть пала. Речь Марьям Велиевой была краткой и мудрой: «Кому нужен этот лизоблюд, который продал Лебедеву свой народ, свою страну? Зачем нам ждать его капризов полгода? Предлагаю арестовать его сию же минуту.» Толпа прервала её и отправила на трибуну взвод полицейских. Спустя минуту генерал Забит-заде был уже в наручниках. Марьям хотела продолжить, но интеллигентный Агасалим заботливо отодвинул её от микрофона: «Наш президент Марьям-ханым Велиева!. Другого нам не нужно искать!» В этот день и в эту ночь проснувшийся народ праздновал не только победу. Он прикоснулся к собственной свободе. И впервые поверил в свое пробуждение. ________________ Стив уходил, так и не попробовав десерта. Голодный взгляд Элизабет, направленный расслабленную после соития попу Сураи, не оставлял сомнений: он лишний на этом празднике любви. Выпроводив мавра, который сделал больше, чем ожидали, дамы вошли в пенистые воды джакузи. Элизабет ласкала её попу, словно овладела Сураёй впервые: "Ты меня свела с ума, сидя попой на этом великане! Ты была такой вкусной!". Её пальцы проникли в створки и помассировали овал. Сурая взвыла от наслаждения: "Не дразни меня, я сейчас взорвусь, моя прелесть".

Их губы кусались остервенело, руки входили в самые эрогеннно возбуждённые зоны. Элизабет почти готова была кончить, но с трудом растягивала удовольствие. Они продолжили в королевской постели. Сурая была так возбуждена, что не хотела оторваться от её плоти, даже после громкого стона: "Солнышко! Я уже дважды побывала в раю. Пожалей свою старушку: у меня завтра трудный день". Обнявшись и отпивая время от времени коньяк, дамы смотрели новости с отрешённым видом. Между тем, в Азербайджане события развивались быстрее, чем могли это предположить в службах разведки США. Элизабет набрала Маргарет: "Детка, мне кажется. тебе пора расстаться со своим грузинским всадником: тебя ждут подвиги с черной икрой и нефтяной трубой". Притянув к себе Сураю, прикусив слегка её нижнюю губу, добавила: "И вот что, Маргарет, пора переводить Сэма на нашу сторону баррикады. Если он подарит нам Топалиса на блюдечке, то может расчитывать на пост помощника по национальной безопасности в моём будущем кабинете."

Маргарет только проснулась после бурной грузинской ночи в обьятиях Звиада: "Могу ли я расчитывать на пост министра по делам Грузии?" Элизабет захлопала ресницами: "Нужели так влипла? " ДРЕВНЕЕГИПЕТСКИЕ НОЧИ СТРАСТИ. Глава Двадцать Пятая. Стремление к власти подобно соблазну страсти. Наследник ливийского престола Ортах велел гнать не останавливаясь нигде. Мыслями он был со своим отцом, царём Ливии Паштулатом Вторым: он был на смертном одре и сын мог просто не успеть увидеться с ним. А это означало, что любой сановник из близкого окружения может подправить завещание. На трон безусловно претендовал сын, Ортах. Но зная , что прохладные отношения, сложившиеся между отцом и Ортахом, не секрет для всей страны, старшая жена Паштулата, двадцатипятилетняя Зибейда, может в последнюю минуту внести важные изменения в текст завещания.

Уже поднимаясь по мраморной лестнице во дворец, Ортах заметил, что конница из царской охраны стала блокировать все четыре вьезда в крепость.

У входа его встречал главный полководец армии Нарду. Он почтительно пропустил принца, но его тяжёлый взгляд мог означать не только траур по умирающему царю.

По пути в покои отца Ортаха молча, наклоном головы приветствовали все жрецы и сановники Ливии, стоявшие по обе стороны в глубоком трауре. Двое личных стражников Паштулата вежливо открыли обе створки двери перед наследником. На широком ложе под раскрытым балдахином Ортах увидел своего отца. Его трудно было узнать. И недели не прошло с последней встречи, но восьмидесятилетний Паштулат выглядел сильно сдавшим, осунувшимся и уже неземным. У его ног справа сидела царица Зибейда с остекленевшим взглядом, неотрывно направленным на супруга. У изголовья в мягком кресле восседал личный лекарь царя, Нусра. Ортах подойдя к отцу, взял его руку, поцеловал и приложил к своему сердцу. Тяжёлые веки царя приоткрылись. На лице выступила еле угадываемая улыбка. Он жестом велел пригласить полководца Нарду, который уже стоял у дверей. Подойдя к своему повелителю, Нарду вручил ему папирус, свёрнутый в трубку. Ортах получил его из рук отца, развернул и стал внимательно читать. Завещание гласило, что единственным наследником трона обьявляется Ортах Первый. Но при одном непременном условии: принц был обязан заключить брак с царицей Зибейда, то есть со своей мачехой, сразу после смерти царя Паштулата Второго. В случае отказа принца от этого брака, престол переходил в наследство царице Зибейде. Ортах прочитал папирус дважды, не веря своим глазам. Его взгляд встретился с взглядом отцом. Он хотел удостовериться в том, что отец писал завещание в здравом уме. Отец, поняв сомнения сына, жестом подозвал его и еле слышно прошептал: «Если с её головы упадёт хоть один волос, я вернусь с того света, чтобы казнить тебя». Ортаху стало ясно: старый монарх понимает, что хочет. Принц приложил правую руку на грудь, склонил голову и произнёс вслух: «Повинуюсь твоей воле, царь Ливии, Великий Паштулат Второй.»

Зибейда даже не сдвинулась с места. Она сидела в прежней позе, словно живая статуя. Полководец Нарду, встав на колени, поцеловал подол принца.

Паштулат Второй, у которого появился лёгкий румянец на жёлтом лице, велел всех оставить его с сыном и царицей наедине. Когда двери плотно закрылись за лекарем и полководцем, царь подозвал к себе Зибейду. Она склонилась к его губам, чтобы услышать пожелание супруга.

Ортах только сейчас обратил внимание на её изогнутую стройную спину, необычайной красоты ягодицы. Сквозь разрез туники он мельком заметил упругие груди и темные соски Зибейды. Он хотел было отойти в сторону, чтобы не мешать прощанию супругов, но отец остановил его властным жестом руки. Царица поцеловала супруга в лоб и повернулась в сторону принца. Её глаза были опущены, губы дрожали, голос был еле слышен: «Я готова принять тебя своим супругом по велению властителя нашего царя Паштулата Второго. Прими же и ты мою клятву в верности и покорности.» Она опустилась на колени у изголовья умирающего царя и подозвала к себе принца. Обняла его бёдра и прижалась к его фаллосу. Ещё раз переглянувшись с царём и заручившись его волей, дрожащими руками подняла тунику принца и развязала набедренник. Царь Паштулат Второй, тяжело дыша, внимательно наблюдал за супругой. Ортах даже заметил некий огонь жизни в его взгляде. Тяжелый фаллос принца еле уместился в ладонях молодой мачехи. Её ледяные руки никак не могли возбудить даже любящий фаллос. Подняв свои карие глаза на Ортаха, она как бы испросила позволения. Их взгляды скрестились. Ортах, взглянув на отца и поняв его согласие, кивнул головой. Пенис молодого пасынка пройдя сквозь тёплые губы, встретился с языком молодой женщины, не успевшей пока вкусить мужской плоти. Зибейда, как могла старалась: рукой помогала совершать движения, о которых она знала лишь понаслышке. Её веки были плотно прикрыты. Грудь поднималась и опускалась с нескрываемым волнением. В наступившей тишине были едва слышны звуки соприкосновения фаллоса с губами. Ортах вдруг заметил, что по щекам мачехи текут слёзы. Он не мог дальше терзать её странной прихотью непредсказуемого даже при смерти отца. Приподняв Зибейду, Ортах ладонями вытер слёзы и поцеловал её в лоб. Она из благодарности прижалась к нему и вполголоса зарыдала. Сквозь её рыдания раздался глубокий вздох Паштулата Второго. Они оба одновременно повернулись к смертному ложу: царь Ливии отдал Богу душу с улыбкой на лице. Ортах Первый, отныне царь Ливии, не мог поверить реалиям: трон принадлежал ему. Но тут вдруг почувствовал, что Зибейда, ставшая его законной супругой, заботливо укладывает возбуждённый фаллос в набедренник. Перехватив его взгляд, Зибейда смущённо отвернулась и вызвала лекаря Нусра. Вслед за лекарем в покои медленно стали входить сановники и жрецы, наложницы и невольницы с громкими рыданиями и причитаниями. Жрецы первыми, а вслед за ними сановники стали поочередно подходить к Ортаху Первому, выражать свои соболезнования и приносить клятвы в верности. Отдав нужные распоряжения о траурной церемонии, Ортах только сейчас заметил, что наступили сумерки. Подозвав к себе младшую вдову скончавшегося правителя, Туну, он велел приготовить вечернее омовение и трапезу. В тёплом водоёме его ждали четверо юных невольниц. Младшая вдова Туна стояла у ложа с подносом в руках. На нём были фрукты и овощи любимых Ортахом трёх сортов, два кубка с вином и горячие лепёшки. Туна стояла перед царём Ливии со склонённой в покорности головой. Ортах пригубил белого вина, откусил кусок лепёшки с жаренным мясом и велел Туне оставить поднос возле его ночного ложа.

Туна выполнив волю царя, еле слышно произнесла фразу, традиционную для царской вдовы: «Великий повелитель, моё тело и душа готовы исполнить твою волю в любое время дня и ночи.» Затем сняла с него тунику и нежными руками развязала набедренник. Испросив взглядом позволения, Туна провела языком от мошонки до головки ствола. Её глаза с искоркой оценили размер молодого фаллоса. Ощутив в своих руках заметное оживление, Туна ловко нырнула в промежность и Ортах впервые ощутил теплый язык в своём анале. Он велел Туне встать, обнял её за круглые ягодицы и прикусил Туну в шею, оставив заметный красный след: это означало, что царь овладел вдовой отца. Он велел ей помнить о своей готовности. Туна не скрывая своего счастья, удалилась грациозной походкой отмеченной самки, танцуя своими выдющимися бёдрами. Молодые невольницы с явно наигранными траурными лицами приступили к омовению царя Ливии Ортаха Первого. Каждая из них норовила нежно коснуться его бёдер, ягодицы, промежности и раузмеется фаллоса. Только одна из них заботливо протирала его шею, спину, плечи, грудь. Он повернулся лицом к ней и спросил имя. Это оказалась Нилун, новенькая рабыня родом из Эфиопии.

Ортах решил, что именно она останется с ним после омовения. Нилун угадав интерес повелителя Ливии, приложила два пальца к лобку, к губам и затем к сердцу, что означало безмерную покорность и благодарность. Ортах соединил свои губы с её губами в поцелуе, который означал обещание бурного ночного соития. Трое других невольниц,осмелевшие от увиденного, ласково и дружно делились между собой уже приподнявшимся фаллосом хозяина. Ортах не мог оторваться от вкусных толстых губ Нилун и дико наслаждался ласками других невольниц. Он так увлёкся, что не заметил вошедшей в покои и неслышно усевшейся у столика с трапезой Зибейды. Она машинально ела сладкий черный виноград, не отрывая обезумевшего взгляда от церемонии омовения пасынка. Когда наконец Ортах заметил царицу и их взгляды перекрестились, он обратил внимание на игривую и даже шаловливую улыбку на её лице. Глаза царя загорелись огнём, который не мог скрыться от Зибейды. Церемония омовения подходила к своему концу. Зибейда целиком была поглощена созерцанием фаллоса Ортаха. Между тем, фаллос вот-вот грозился взорваться вулканом. Зибейда резко вскочила со своего места и подошла к краю водоёма с широкой льняной туникой для царя. Ортах вышел из водоёма с повисшей на нём Нилун.

Царица, не обращая внимания на эфиопку, заботливо укрыла супруга туникой. При этом слегка ущипнула выступающий сквозь ткань фаллос и посмотрела на Ортаха с покорностью новобрачной. Царь уселся за стол и впервые почувствовал голод. Севшая к нему на колени маленькая Нилун, преподнесла к его губам кусочек лепёшки. Он проглотил кусок молниеносно и даже прикусил её палец. Зибейда между тем, налила супругу кубок вина. Ортах время от времени переводил взгляд от темнобархатной кожи эфиопки на белоснежное тело царицы под прозрачной ночной туникой. Этот контраст возбуждал Ортаха всё больше и больше. Он медленно опустил Нилун с колен и жестом велел взять губами жаждущий ласк фаллос. Нилун не заставила себя долго упрашивать: её губы и язык приступили к делу со знанием и высоким мастерством. Не каждый день удаётся отведать царского блюда. Зибейда без слов поняв приглашение, подошла к пасынку и припала к его губам. Она дышала часто и страстно. Он услышал её гортанный голос: «Мой властелин, я все ещё полный колодец, не напоивиший никого. До сих пор не научена никем искусству любви. Прости мою неопытность и неловкость. Возьми меня и обучи.» Его губы легли на её упругую грудь. Легко приподняв царицу, Ортах усадил её на стол и прижался к лобку. От неё пахло невспаханным полем, тлеющим очагом и горным цветком. Его отец, усопший царь Паштулат Второй не успел сорвать этот цветок, разжечь этот костёр и вспахать это поле. Она шла к царскому ложу, по-прежнему не обращая внимания на Нилун, которая исполняла на фаллосе царя изумительные эфиопские мелодии. Фаллос Ортаха никогда ранее не получал ласк под музыкальный стон женщины. Он лежал на спине на высоких подушках, с жадностью созерцая маленькую эфиопскую шалунишку. Между тем, Зибейда, сбросив с себя ночную тунику, раздвинув бёдра, села на грудь своего повелителя. Затем она приложила его руку к своей беззастенчиво раскрытой плоти. Слегка дрожащей рукой пригласила его средний палец в девственую щель между створками малых губ. Ортах загорелся интригой: он знал об этой традиции в Мидии, откуда была родом Зибейда. Именно так в Мидии убеждались в целости плевы у подростков-девочек перед брачной ночью. Обычно это позволяли делать свекрови, или жениху. Палец входил медленно, наслаждаясь влажным гостеприимством влагалища. Когда он достиг цели, Зибейда воткнула его, как нож в горло жертвенного ягнёнка: резко и безжалостно. Дикая боль в чреве и в пояснице заставила Зибейду вскрикнуть и зажмурить глаза. Спустя секунду Зибейда вскрикнула вновь, но уже тише. Она стала водить пальцем своего самца по влагалищу долго, пока не познакомила его с клитором.

Услышав лёгкий стон первого оргазма у царицы, Ортах с изумлением увидел бледнокровавую влагу на своем пальце: царица действительно была непорочна. Их губы слились в поцелуе . Ортах вошёл в её плоть своим языком . Зибейда впервые в своей жизни уловила пик наслаждения женщины, любимой и желанной.

Она овладела своей некогда девственной плотью твердым языком повелителя страны. Царский язык с жадностью ласкал её нетронутый никем клитор, словно младенец материнскую грудь. Доведя её до безумия, он наконец, услышал её первый зов: «Она очень проголодалась, накорми её своим волшебным источником» . Нилун, искренне удивлённая непорочностью царицы, оторвавшись от фаллоса с замиранием сердца следила за супругами. Услышав слова Зибейды, она помогла ей мягко сместиться с груди Ортаха на его бёдра. Своей рукой не спеша подвела обезумевший фаллос к плоти царицы. Когда Зибейда с некоторой осторожностью стала садиться, Нилун впустила окаменевший ствол в неё постепенно. Гортанный стон Зибейды возвестил повелителя о наступившей взаимности наслаждений.

Он стал входить в неё и выходить, как в собственный дворец: с гордостью, радостью и вожделением. Зибейда вскоре ощутила в своей плоти всю гамму божественных удовольствий, водопад оргазмов и прелесть соития с мужским фаллосом. Той гаммы, которой она была лишена все годы замужества. Возбуждающийся всё больше и больше от стона мачехи фаллос царя, неожиданно вырвался на свободу: Зибейда была всё ещё неопытна. Нилун, которая всё это время, осыпала тело царицы поцелуями страсти, ловко взяла фаллос в свои толстые губы. На сей раз Ортах испустил громкий победный клич самца. Самца владеющего двумя самками одновременно. Зибейда наградила супруга сочным поцелуем и властно потребовала: «Скажи ей пусть вернет его на место, я уже готова оросить его своими соками». Нилун немедленно выполнила желание владычицы. Не успел фаллос трижды войти во врата супружеской любви, как они оба взорвались дуэтом оргазма, который был слышен далеко за пределами покоев. Зибейда, испытавшая чересчур большое обилие страсти и любви, свалилась на спину рядом с Ортахом без признаков сил. Нилун, зная по себе, как нужны ей сейчас ласки, припала к её плоти с любовью и нежностью верной рабыни. Зибейда широко раскрыла глаза, погладила рукой голову невольницы и прошептала: «Ты будешь всегда при мне». И затем взглядом позволила ей приласкать тяжело дышащего царя Ливии. Язык Нилун проворно побежал по всей длине утомлённого фаллоса. А глаза рабыни по-прежнему ненасытно тянулись к малым губкам царицы. Все трое уснули сном новорожденных лишь под утро. Над Ливией занималась новая заря. А у порога покоев царя Ортаха Первого стояла его разочарованная, разьярённая и ревнивая дочь Ламашпур. (продолжение следует)