АБШЕРОНСКИЕ ФРЕСКИ. Бейдулла Манафов.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ. ЧАЙ ДЛЯ ВОЖДЯ НАРОДОВ. К концу весны, началу лета 1943 года даже подростки в Италии подозревали, что страна проиграла войну. Антигитлеровская коалиция, в основном американские войска, практически парализовали действия итало-германских сил. Авторитет Бенито Муссолини таял на глазах. Даже однопартийцы стали понимать, что премьер потерял способность вдохновлять армию и народ. Король Виктор Эмануил Ш начал склоняться к мысли о замене главы правительства и искал способы спасения государственности.

Сеньора Ракеле Муссолини сама проверила насколько хорошо затоплена баня: Бенито любил попариться, как следует. Супруга редко видела его дома, на Вилле Торлония: он чаще всего ночевал на Вилле Романьи с Кларой Петаччи. Ракеле, как истиная итальянка, соблюдала верность. Во всяком случае, она так считала. Тайные встречи с кардиналом Лоренцо были не в счет: раз в неделю, по воскресениям, он лично её исповедовал и отпускал грехи.

Бенито разделся, вошёл в парилку и задумчиво улёгся на спину на широкой деревяной скамье. У Ракеле защемило сердце: даже в свои шестьдесят Бенито мог бы дать фору кое в чём иным кардиналам. Прежде чем уйти, она спросила: «Если тебе понадобится моя помощь, позови: я буду недалеко.» Бенито посмотрел на на неё, словно видел впервые. Ракеле была в более чем открытом сарафане, который никак не мог скрыть всё ещё высокую грудь, не нуждающуюся в лифчике и аппетитный зад, всегда вызывавший у Бенито потребность в сексе. Его рука потянулась к тому месту, от которого не могла оторвать свой взгляд Ракеле. Она молча заперла дверь изнутри, скинула с плеч сарафан, оседлала мужа своими горячими бёдрами, предоставив ему вкусить домашнего блюда. Её губы знали, как обуздать свободного путника, не пропускающего ни одной тростиночки. Спустя минут пятнадцать Ракеле уже купала Бенито своими хозяйскими руками. Он сидел на скамье, полностью отдавшись супружеской заботе: «Давно собирался тебя спросить: куда делась твоя племянница Розита. Ей должно быть уже лет семнадцать-восемнадцать?» Ракеле шлёпнула его мочалкой по достоинству: «Когда только ты угомонишься, старый развратник? Розите только позавчера исполнилось пятнадцать лет. Она просто выглядит старше. И кстати, присмотрела себе жениха из Флоренции. Ждёт когда вернётся с фронта.» Впрочем, после небольшой паузы добавила: «Выходи, обтирайся и марш в постель! Может быть, мне удастся сделать тебе подарок. Если ты откажешься от аудиенции у короля. У меня плохое предчувствие, Бенито, не ходи во Дворец.» Только позавчера кардинал вскольз заметил, что против Муссолини готовится заговор. Розита вошла в спальню шаловливо оглядываясь: хотела убедиться в том, что тётя Ракеле не устроила ей западню. Бенито встретил её в постели, держа в руках большой свёрток: «Иди ко мне, детка. Я не пробовал тебя кажется сто лет! Закрой дверь. И возьми вот это, примерь.» Она развернула бумажную обёртку и ахнула: это был самый настоящий полушубок из горностая. Её мечта! Скинув с себя одежду, она напялила шубку на голое тело и прыгнула к нему в постель. Не прошло и полчаса, как Ракель постучала в дверь: «Бенито, за тобой приехала машина. Если ты не против, я отправлю её обратно: ты мне обещал отказаться от аудиенции у короля Эмануила.» Бенито поцеловал Розиту, шлёпнул её по попке: «Беги, цыплёнок. Мне надо собираться.» Потом крикнул жене: «Король мой лучший друг. И мне ничего не угрожает.»

Король Виктор Эмануил Ш встретил премьер-министра во внутреннем дворе Дворца. Дуче с бодрым видом заверил его, что ситуация на фронте полностью под его контролем, и он знает верный способ одержать победу и восстановить порядок в стране. Король кивал ему ему головой в согласии. И после паузы предложил: «Бенито, ты много сделал для Италии. И я собираюсь оценить твои заслуги. Но сегодня стране нужен новый глава правительства. Советую тебе подать в отставку.» Муссолини подпёр руками свои широкие бёдра: «А как же наша дружба? Что будет с моей семьёй? С Кларой Петаччи?» Король, взяв его под руку, пошёл в сторону выхода: «Не стоит беспокоиться об этом. Я сам позабочусь обо всём.» У дверей их встретил высокий мускулистый капитан карабинеров Виньери: «Дуче, прошу Вас без сопротивления сесть в карету скорой помощи.» На весь Дворец раздался крик некогда всесильного фюрера Италии: «Всё кончено! Всему пришёл конец!»

В далёком Вашингтоне начало ноября было промозглым. Элеонора спешила. Поезд шёл, как ни странно, без опоздания. К счастью, она успела вовремя. К нужному вагону она бежала уже с волнением, пока наконец не увидела её лицо в окне в самом конце поезда. Они не виделись полгода. И все эти шесть месяцев обменивались письмами. В одном из них, последнем по времени, Элеонора призналась: «Милая Хик, моя жизнь без наших встреч потеряла не только вкус, но и аромат и смысл.» Лорена ответила сразу: «Готова бросить всех и всё по одному лишь знаку твоему.» Они шли к машине тесно прижавшись друг к другу, словно боясь, что кто-то захочет их разлучить навсегда. Подьехали к Белому дому, когда уже стемнело. Светилось окно Франклина: он не спал. Войдя в спальню в противоположном крыле, Элеонора обняла свою возлюбленную и стала осыпать её поцелуями: «Ты наверное голодна с дороги? Прислуга уже спит, но я могу за пять минут приготовить нам ужин...» Лорена не выпуская из своих рук её спины, шепнула: «Вначале накорми меня здесь своей любовью. И потом подари мне утром завтрак с собой.» Они выключили освещение и зажгли две свечи. Элеонора поставила их любимую пластинку с Тони Мартином. Это был «Голубой мир». Двух бокалов шампанского хватило, чтобы они уже без церемоний бросились в обьятия, с трепетным наслаждением раздевая друг друга. Чуть слышная мелодия , бесконечная страсть, нагромождённая долгой разлукой, не позволили им услышать лёгкий стук в дверь. Это была юная Глория, смышлённая горничная. Она вошла и замерла с открытым ртом, впервые в жизни увидев двух обнажённых женщин, ритмично ласкающих друг друга в похотливой позе. Лорена первой увидела чернокожую миловидную куколку с огромными глазами: «Мы кажется уже не одни, крошка.» Элеонора повернула голову к дверям: «Малышка, что-нибудь случилось? Я ждала тебя только утром к завтраку....» Глория опустила глаза к полу и стала теребить подол белоснежного фартука: «Простите мэм, ради Христа. Мистер Президент велел мне доложить, в какое бы время Вы ни вернулись.» Элеонора отпустила горничную: «Иди к себе, Глория. Отдыхай. Я сама с ним свяжусь. А ты не забудь разбудить нас в десять тридцать. И приготовь завтрак для двоих к одиннадцати». Подождав пока за ней закроется дверь, она подняла трубку внутренней связи: «Знаю, что ты всё ещё не спишь. И даже знаю, с кем не спишь. Я буду доступна только завтра после полудня. Ответ дяде Джо я уже набросала. Думаю, тебе можно согласиться на Тегеран. И пусть это будет последней уступкой красному тирану. Письмо готово, остаётся лишь отпечатать на машинке. С этим, думаю , легко справится твоя новенькая Джина. Желаю тебе приятных сновидений, детка.»

Лорена лежала на животе, подперев голову руками и с грустью смотрела в дальний угол спальни: там на небольшом столике всё еще лежала её фотография. Элеонора проследила за её взглядом: «Все эти месяцы, пока тебя не было со мной, я покрывала поцелуями твою фотку.» Лорена молчала. «Что с тобой? Нужели ты приревновала меня к Глории?» Ответа не последовало: «Глупышка, как ты можешь? Ей всего лишь шестнадцать, а мне скоро шестьдесят.» Лорена перевернулась на спину: «Я ловлю себя на мысли, что ревную тебя даже к детям.»

Франклин с улыбкой выслушал доклад супруги, положил трубку на рычаг и полностью расслабился. Прикрыв веки, с каким-то благоволением подумал: «Она неповторима. Вселяет покой и одновременно возбуждает.» Через минуту дверь распахнулась и едва слышно вошла Глория. Она только раскрыла губы, чтобы доложить, но увидела, как Президент рукой подозвал её к себе. Выключив ночную лампу, он нежно погладил жгучие черные завитушки Глории. Её широкие и горячие губы совершали чудо: Франклин Делано Рузвельт возносился в Рай, продолжая править миром.

После обеда Элеонора дважды перечитала отпечатанный на машинке текст ответного письма в Москву и обратилась к Джине с лёгкой ухмылкой: «Спасибо, Джина. Мне кажется мы с тобой, каждый по своему, умеем удовлетворять запросы Президента.» Джина с непробиваемой голливудской улыбкой ответила в том же духе: «Я бесконечно благодарна Вам, Мисс Рузвельт, за позволение быть Вашей тенью». Судьба Мари сложилась незавидно . Это была немка польских корней, родившаяся в Вене. Рано оставшись сиротой, она с детства воспитывалась в доме дяди по отцу инженера Адама Скорцени. Спустя несколько лет после развода с женой дядя в состоянии опьянения как-то склонил её к развратным играм. И остался доволен. Будучи убедительным на язык и тяжёлым на руку, он вскоре превратил племянницу в сексуальную рабыню. И даже позже, когда она достигла половой зрелости, он по-прежнему продолжал с ней лишь анальный секс. С годами это превратилось в такой регулярный ритуал, что Мари даже не заметила, как постепенно стала получать приятные ощущения, а потом и вовсе - оргазмы. К восемнадцати годам, Мари так и не познавшая в сексе ничего кроме анала, приобрела пристрастие к нему, как к наркотику. Её спас сын Адама, Отто, который был старше на восемь лет и жил в Берлине. Он помог ей сбежать от развратного отца, устроиться на работу, а затем и записаться в вермахт. После смерти Адама, они с Отто стали видеться часто. Он испытывал чувство вины за проделки отца и не раз просил за него прощение. Мари была ему благодарна, У них сохранились дружеские отношения.

Ахмедия попал на фронт в апреле 1942 года. Спустя месяц, напросился на передовую в районе Лозовой. Бой оказался неравным и весь полк был практически уничтожен: в плен попали не больше десяти тяжело раненных бойцов. В следующие несколько месяцев он сменил ещё пару концлагерей. Из последнего ему удалось сбежать. Его подобрали французские партизаны. Он провёл с ними несколько операций . Но вновь оказался в плену на юге Франции, в Монблане. С первого же дня он попал на глаза штурмбаннфюреру Мари Скорцени. В лагере на неё были возложены кроме всего прочего и контроль за здоровьем военнопленных. Проходя мимо строя новоприбывших, она обратила внимание на странную красноту на лбу черноволосового, черноглазого Ахмедия. Вместе с тремя другими подозрительными пленными, его отвели в барак, служащий медпунктом. Мари велела всем раздеться догола и встать спиной к стене. Осмотрев первых двоих, она велела им пройти в санитарный блок. Постучав хлыстом по плечу Ахмедия, она велела ему убрать скрещённые на паху руки. Штурмбаннфюрер оспустила глаза на довольно внушительного разамера достоинство. Приподняв его перчаткой, спросила: «Еврей?» Молодой пленный покачал головой: «Мусульманин.» Мари усмехнулась и велела следовать за ней.

Взяв подмышку свою одежду, Ахмедия последовал за ней. Они шли через весь лагерь: штурмбаннфюрер впереди и голый пленный вслед за ней. Ахмедия шёл не отрывая глаз с её спины. Она шла намеренно медленно, ритмично раскачивая пышным задом в слишком узкой юбке. Казалось, это будет длиться вечность. В конце концов Ахмедия был рад войти в небольшое помещение, похожее на изолятор. Но он ошибся: судя по надписи, это была аккуратно сложенная женская баня для военнослужащих Рейха. Не произнеся ни слова, майор Скорцени открыла настенную аптечку, откупорила флакон с йодом, пропитала кусок марли и велела пленному смазать красноту на лбу. Затем прошла в купальню и включила горячий душ. Заперев изнутри входную дверь, она велела ему войти под душ и показала на мыло и мочалку: «Мойся!» Спустя несколько минут она, раздевшись догола, вошла к нему. Густой пар не давал рассмотреть её тело. Но он успел заметить большую грудь и тяжелые ягодицы. Она держала в руках бутылку со шнабсом. Налив алкоголь на ладонь, Мари протерла его достоинство: от головки до мошонки. Ахмедия взвыл от ощущения ожога. Но вскоре член стал оживать в руках Мари. Быстро добившись нужной эрекции, она подняла свои глаза. В них можно было прочесть сочетание восхищения, похоти и доминирования. Повернувшись к нему спиной, она приподняла правую ногу и опёрлась на деревяную скамейку. Когда Ахмедия попытался войти в неё, Мари покачала головой и рукой направила его чуть выше. Было видно, что они оба слишком долго воздерживались: спустя десять минут , обернувшись в простыню, Мари угощала его остатком шнабса и расспрашивала о прошлом. Его знаний немецкого было достаточно, чтобы кратко рассказать кто он, откуда родом. Родился и вырос в Нухе, городке, что расположен на севере Азербайджана. Не успел получить диплом агронома, как призвали на фронт. Его провожало почти всё население Нухи: он был последним из пяти мужчин в семье, отец пропал без вести, а трое братьев погибли в первые месяцы войны. Разумеется он умолчал о нескольких месяцах, которые он провёл в отрядах французского сопротивления.

После краткосрочного карантина штурмбаннфюрер Скорцени сумела уговорить начальство и придержала Ахмедию в своем штате. Она не испытывала недостатка в мужском внимании. Но гордость не позволяла ей заводить сексуальные связи с офицерами вермахта: не каждый из них мог понять наклонности, которыми её наградила родня. Да и среди военнопленных не так легко можно было найти нужное ей мужское достоинство: тут требовался крепкий орешек. К лету 1943 года в Берлине решили концлагерь расформировать: Франция уходила из под контроля.. Мари воспользовалась суматохой и снабдив нужными документами, отправила его с рекомендательным письмом к кузену Отто уже под именем румына Марко Попеску, лейтенанта СС . В Берлине ещё не наступила полночь, когда фюрер в окружении Евы и её лучшей подруги Ольги завершал ужин в кругу самых близких членов кабинета с супругами. Кальтенбруннер произносил тост в честь Ольги Чеховой, и фюрер склонился к ней с очередным похотливым предложением. В ту же минуту к нему подошёл адьюдант Клаус и нашептал несколько фраз. Адольф Гитлер вскочил с места, как ужаленный. Кальтенбруннер запнулся, увидев, как левая щека фюрера стала дёргаться, руки, сложенные ниже живота, стали мелко дрожать. Спустя несколько секунд все услышали глухой и нервозный голос Рейхсканцлера: «Господа, прошу всех собраться в зале заседаний через две минуты. Поступила чрезвычайно плохая новость: в Италии совершён государственный переворот. Муссолини арестован. Народ вышел на улицы.» Ева и Ольга продолжали сидеть за банкетным столом, с волнением прислушиваясь к голосам, раздающимся из соседнего зала. Из полуприкрытой двери было слышно, как Гитлер обрушился с бранью в адрес короля Эмануила и прочих предателей: «Итальянцы оказались пораженческой нацией. Я требую немедленно двинуть в Италию минимум 8 дивизий и полноценную бригаду. Приказываю Вам, Кальтенбруннер, подобрать группу смельчаков во главе с настоящим арийцем и обеспечить осовбождение Муссолини.» Кальтенбруннер тут же встал: «Разрешите приступить к исполнению, мой фюрер. У меня есть на примете человек, который Вам нужен: оберштурмбаннфюрер Отто Скорцени. Он будет готов к Вашему заданию в удобное для Вас время.»Через несколько часов 44-ая пехотная дивизия и 36-ая горнострелковая бригадауже переходили через Альпы и были готовы занять Южный Тироль. Утром в десять часов Адольф Гитлер, всё ещё в домашнем халате принимал в гостиной высокого, двухметрового роста подполковника СС, красавца в полном смысле слова Отто Скорцени. Фюрер встал с кресла, чтобы пожать ему руку и с восхищением посмотрел на него снизу вверх: «Садитесь, герр Скорцени. Именно таким мне описал Вас мой друг Кальтенбруннер. Вы уже знаете задачу, которую следует выполнить. Сколько Вам потребуется времени? О рессурсах можете не беспокоиться: я прикажу обеспечить Вас всем неоюходимым.»

Вошла Ева в лёгкой шелковой блузке, едва скрывающей не только груди, но и ухоженные ноги выше колен. Отто вскочил и наклонился губами к её руке: «Я большой поклонник Вашей красоты, фрау Браун. И всегда ношу Вашу фотографию с собой: это мой амулет на всю жизнь.» Ева расплылась в улыбке и посмотрела на фюрера. Он в свою очередь был несказанно польщён откровенностью Отто: «Ева, дорогая, прикажи угостить гостя твоим любимым коньяком.»

Ева колокольчиком вызвала прислугу и глядя Отто в глаза приказала: «Грэтта, детка, угости нас с полковником Скорцени апельсиновым соком. Слишком рано для крепких напитков.» Отто поблагодарил хозяйку, чуть слышно подправив: «Оберштурманнфюрер, фрау Браун.» И услышал томный и многообещающий голос первой дамы Германии: «Уверена, что ненадолго. И можете называть меня просто Евой. Прошу Вас.»

Выслушав краткий предварительный план по освобождению Муссолини, Адольф остался доволен: «Я Вам полностью доверяю, Отто. Но прошу не растягивать реализацию надолго: думаю, в сентябре Вы сумеете вернуть мне моего лучшего союзника и друга Бенито Муссолини.» Провожая гостя, Ева повернулась к Адольфу: «Папочка, ты не возражаешь, если мы пригласим Отто в оперу: если ты помнишь сегодня ставят «Валькирию» Вагнера.» Адольф взял паузу. Потом быстро полистав свой блокнот , извинился: «Прости, крошка, на вечер у меня другие планы: меня ждут японском посольстве на деловом ужине. Но я совершенно не против, если в театр тебя будет сопровождать Отто.» Еле дождавшись начала второго акта, Ева прикрывшись широким веером, чуть слышно произнесла: «Герр полковник, мне до смерти скучно. Вам не кажется, что мы бы могли провести остаток вечера поинтересней?» Новенький «Опель» Скорцени через полчаса припарковался в гараже двухэтажного коттеджа на северной окраине Берлина. Помогая Еве подняться на второй этаж, Отто неуверенно извинялся: «Ради Бога ...простите беспорядок холостяка. Никак не успеваю...» Ева уселась в единственное кресло и сняла перчатки: «Неважно, дорогой Отто. Мои глаза не замечают ничего, когда передо мной стоит Апполон. Подойди ко мне. Хочу наиграть увертюру Вагнера на твоей флейте.» Отто оказался не только послушным и исполнительным офицером, но и обладающим важным достоинством, во много раз превосходящим её повседневное наказание.

Ева успела найти в темноте нижнее бельё, когда раздался стук в дверь. Отто, накинув на плечи китель, подошёл к дверям: «Кто Вы?» Раздался молодой мужской голос: «Марко Попеску от Вашей кузины Мари Скорцени.»

Иосиф Сталин с нескрываемым удовлетворением читал послание от Рузвельта уже во второй раз. Прикурив трубку, он посмотрел на сидящего напротив Молотова: «Ну что, Вячеслав? Я оказался прав: американцы понимают, что судьба Гитлера решается на нашем фронте. Рузвельт согласен на встречу в Тегеране. Предупреди все подразделения, чтобы пылинки сдували в радиусе 500 километров.» Молотов выглядел как сияющее солнце: «На три хода вперед! Восхищаюсь! И поздравляю.» Сталин встал и подошёл к карте, висящей на стене: «Как ты думаешь? Мы сможем разместить американскую делегацию в нашем посольстве?Если Черчилль и Рузвельт слишком долгое время будут проводить вместе, нам трудно придётся доминировать.» Молотов нахмурился: «Задача практически невыполнимая, Коба. Их служба безопасности будет категорически против.» Сталин вернулся к столу и поднял телефон: «Соедини-ка меня с Серовым.» Через минуту Серов был на проводе. Сталин начал издалека: «Иван Александрович, ты как-то докладывал о готовящейся провокации немцев в Турции. Чем всё тогда закончилось?» Серов попросил минуту паузы и потом ответил: «Вот передо мной папка. Там была попытка высадки спецдесанта во главе с неким Скорцени. Но неожиданно отменили.» Сталин взял паузу. Наступила тишина. Потом вождь, как бы рассуждая про себя, высказал предположение: «А нет ли донесений от наших агентов из Европы о готовящейся подготовке покушения...скажем на участников встречи Большой тройки?» Серов вначале не понял: «Я ещё раз перепроверю, товарищ Сталин. Но пока....» Сталин перебил его: «Ты как следует подумай над этим. Но с учетом нашего успешного предотвращения.» Серов теперь стал соображать, к чему клонит вождь. Правда ещё не до конца: «Будет сделано, товарищ Сталин. Завтра доложу.» В дверях появилась Вера, заметно повзрослевшая , пополневшая и уже с ярко накрашенными губами: «Хотела спросить, Иосиф Виссарионович, Вы сегодня чай с каким варением будете пить? Ореховым, как в прошлый раз?» Сталин посмотрел на неё с улыбкой, но не ответил. Вместо этого он спросил Молотова: «Ты понял, что я хочу преподнести американцам?» Молотов закивал головой: «Перед угрозой покушения, они вполне возможно, согласятся. Во всяком случае, надо попробовать.» Сталин уткнулся в бумагу и пробурчал: «Чем чёрт не шутит!» Премьер понял, что беседа подошла к концу. Уже у дверей он услышал вкрадчивый голос вождя: «Верочка, а как насчёт кизилового варения? У тебя не найдётся для меня в этот раз?» Верочка плотно закрыла дверь за Молотовым и подобострастно приблизилась к вождю слева от кресла. Он мягко шлёпнул её по попке: «Справа подойди, Вера, справа. Сколько раз можно повторять?» Она забыла, что левая рука вождя не пользовалась его доверием. И тут же почувствовала его горячую правую под платьем. Прикусила нижнюю губу и покраснев отвернулась к стене: она была без белья. Сталин был приятно удивлён, посадил её на колени, открыл ящик стола и достал оттуда плитку шоколада: «Это тебе, красавица моя. Умница .» Подол платья предательски задел угол письменного стола . Она не успела приподнять его: Сталин уже нетерпеливо входил в неё. Она лишь услышала , как платье разорвалось по шву. Его частое дыхание и острый запах табака возбуждали Веру, как обычно с полоборота. В отличие от прошлого раза, Вера ощущала приятные спазмы и его зубы на сосках. Они кончили вместе, и это произошло впервые. Её голова ещё долго лежала на плече уставшего вождя. Вскоре она услышала его голос, идущий словно из трубы: «Давай-ка пить чай, Верочка.» Она тихо соскользнула с его колен. Придерживая разорванную часть платья руками, быстро выскочила за дверь. Чай заносил уже Поскребышев. Но почему-то с малиновым варением. (Продолжение следует)