АБШЕРОНСКИЕ ФРЕСКИ. Бейдулла Манафов.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ. ПЕРСИДСКИЕ МОТИВЫ.

Лейтенант СС Марко Попеску оказал неоценимую услугу Отто Скорцени. Когда десантники штурмовали отель Кампо Императоре, в которой содержали Бенито Муссолини, охрана открыла огонь. Двоих тяжело ранило. Отто приказал всем притаиться и взять паузу, в ожидании парашютного батальона.

Марко сбросив с себя мундир, в одной нижней сорочке и кальсонах, взял в руки посох и стал гнать небольшое стадо овец прямо к главному входу гостиницы.

Охрана замерла: пастух не внушал подозрений. Один из них, совсем молоденький карабинер, помахал ему рукой. Марко оглянулся назад, встретился взглядом с Отто и в тот же миг швырнул две гранаты в сторону группы охранников. Взрыв оглушил и смертельно ранил сразу нескольких. Воспользовавшись замешательством, небольшая группа немецких штурмовиков сумела быстро овладеть отелем.

Бенито Муссолини, услышав перестрелку, стремительно оделся и уже встречал Скорцени в вестибюле. Он со слезами на глазах обнял оберштурмбаннфюрера и стал горячо его благодарить. Отто услышал звук моторов: в небе появился специальный самолёт, который должен был доставить дуче в Мюнхен, на встречу с Адольфом Гитлером. Вернувшись на временную базу, расположенную на границе со Швейцарией, Отто вызвал к себе Марко: «Запомни, лейтенант: я не люблю самодеятельности. И в следующий раз даже не пытайся меня впечатлить.» Он не успел продолжить свои упреки: в дверях выросла высокая фигура в отлично скроенном темно-коричневом костюме. Марко понял, что у него появился шанс исчезнуть из помещения. Закрывая за собой дверь, он успел услышать короткий разговор. Мужчина в костюме, обладающий редким баритоном, категорическим тоном обьявил: «Операцию «Длинный прыжок» надо отменить. Сталин начал массовую зачистку наших агентов в Тегеране. Передай фюреру, что это сейчас невозможно.» Это был Франц Мейер, резидент германской разведки в Иране, любимчик Адольфа Гитлера. После возвращения в Берлин Марко Попеску выждал несколько дней, чтобы убедиться в благонадёжной обстановке. Мари, которую теперь опекала сама Ева Браун, получила достаточно высокий чин в аппарате Риббентропа и они снимали уютный коттедж в юго-восточной части города. В первый после приезда вечер Марко нашёл, что Мари выглядит несколько странной. Ужинали скромно, но вкусно: она приготовила его любимый шницель с картофельным пюрэ и тушённой капустой. Марко удивился, когда Мари с улыбкой отказалась от шнабса. Десерт она принесла к ним в постель. Оседлав Марко, она принялась кормить его творожником. Марко отстранил её руку: «Не сейчас. Попозже. Иди ко мне: я соскучился, Мари.» Она послушно сбросила с себя блузку и юбку: «Не знаю, как ты, но я хочу мой десерт здесь и сейчас.» Её тёплые губы всегда доставляли ему наслаждение. Но этой ночью они совершали чудо. Подняв к нему глаза, Мари наконец, обьяснила свое странное поведение: «У нас будет ребёнок. Как тебе это нравится?» Наутро Марко уговорил Мари отметить эту новость в загородном трактире. Молодой официант встретил парочку у дверей: «Добро пожаловать в кафе «У дяди Ганса». Располагайтесь, где удобно. Как видите, пока у нас не густо.» Мари извинилась и прошла в сторону туалета.

Марко уселся у окна, взял в руки меню и медленно произнёс: «Как жаль, что вы не готовите персидских блюд.» Официант переместил полотенце с правой руки на левую: «А чем интересна Вам эта страна?» Марко отложил в сторону меню и закурил: «Всем. Но особенно, столицей, где никто не мешает встретиться втроём со старыми друзьями.»

Вечером того же дня генерал Шарль де Голль получил шифрограмму от своего агента Мишеля: «Покушение отменяется.» В ближайший понедельник он приземлился в Лондоне и его проводили к Уинстону Черчиллю на Даунинг стрит, 10. Де Голль в присущем только ему одному тоне, не позволяющем даже обсуждения, с порога заявил: «Мой друг Уинстон. У меня есть ответ на вопрос, волнующий не только Вас, но и Ваших друзей: в Тегеране в ноябре будет безоблачно и уютно. Но не забудьте привезти мне положительный ответ, на волнующий меня вопрос.»

Черчиль, не выпуская из лоснящихся губ непомерно толстую сигару, сотряс воздух своим генетически задиристым хохотом: «Неужели Вы собираетесь после войны возглавить Францию?» Шарль де Голль изящно сел в подвинутое к нему секретарём премьера кресло: «Дорогой мой Уинстон, я не представляю, кто может управлять страной, в которой свыше двухсот сортов сыра?» И затем добавил: «Кроме меня некому.»

Спустя два часа в далёком Вашингтоне была получена срочная телеграмма: «Опасения дяди Джо напрасны. И это ему известно. Он просто хочет иметь Вас под рукой.» Франклин Рузвельт протянул телеграмму жене. Элеонора прочла, вернула ему и предположила: «Мне кажется, в гостях у Сталина у тебя будет редкая возможность одним выстрелом убить двух зайцев.» Рузвельт вопросительно поднял брови. Элеонора ответила традиционно загадочно: «Вкусить грузинского вина из рук какой-нибудь передовой доярки.» Президент сделал вид, что загадка слишком сложна для его мозгов: «Дорогая, поручи кому-нибудь составить календарь погоды в Тегеране на конец ноября.»

Конец ноября в Тегеране был холодным и ветряным. Мирза Али-хан после традиционного утреннего намаза прошёл в небольшую комнату для завтрака. Вторично возглавив Правительство Ирана , он пытался осторожно наладить связи с американцами и англичанами. При этом совершенно не хотел вызвать чувства ревности у Иосифа Сталина. Супруга обычно в это время ещё спала, и Мирза Али-хан привык, что завтрак делила с ним сестра Сурая. Она была последней колыбелью в доме родителей и все старались её баловать. Странным было лишь то, что в свои тридцать лет она так и не вышла замуж, хотя природа и наделила её не только умом, но и красотой. Просмотрев утреннюю почту, премьер удивился: Сурая обычно никогда не задерживалась. Он решил заглянуть в спальню сестры. В темной комнате он вначале не понял, почему Сурая, не укрывшись, лежит в постели полностью обнажённая. Подойдя поближе, Мирза Али-хан увидел, что она не одна: слева от неё лежала юная и нагая девица. Они обе спали так крепко, что даже не слышали, как он вошёл. И только сейчас Али-хан почувствовал устойчивый запах терьяка. Рядом с постелью стоял изящный кальян. Распахнув шторы и открыв окна, Мирза растормошил сестру: «Сурая! Проснись!» Увидев, что та приоткрыла левый глаз, Мирза Али-хан пригрозил: «Если через 10 минут ты не будешь в моём кабинете, обеих отправлю на тот свет!»

Сурая вошла вместе с девицей и припала на колени: «Готова быть твоей рабыней до конца своих дней, прости ради Аллаха, ага.» Её руки коснулись его ног и постепенно поднялись выше. Мирза-Али-хан не мог долго злиться на свою любимицу. Он приподнял её и усадил на колени, как это делал в детстве: «Кто-нибудь знает о твоих дурных наклонностях?» Сурая вытирая платком слёзы, с твёрдостью покачала головой: «Что ты? Я всегда очень осторожна. Но вчерашний опий оказался чересчур крепким. Его мне прислала шахиня Фавзия. Вместе с Гоар.» Девица, услышав свое имя, опустилась на колени возле его ног. Мирза Али только сейчас обратил внимание на маленькую и стройную подругу сестры: «Сколько тебе лет?» Гоар поняла, что хозяин запал на неё. Она положила щёку на его пах и тихо произнесла, еле касаясь губами его таинства: «Шестнадцать, ага. Еще никем не тронута. Кроме Вашей сестры.» Мирза Али –хан позвонил в канцелярию: «Перенесите мою встречу с русским Послом на вечер. И позаботьтесь, чтобы меня не тревожили.» Сурая отправила домой прислугу, отвечающую за баню: она сама натопила её и приготовила белоснежные халаты и простыни. Мирза Али-хан даже не подозревал, что Сурая выглядит словно подросток. Они с Гоар практически смотрелись ровесницами.

Удобно усевшись рядом с большим тазом с горячей водой, он неотрывно смотрел сквозь густой пар, как Гоар купает его сестру. Их руки соприкасались с телами так воздушно и нежно, что Мирза почувствовал волну небывалой прежде страсти. Взгляд Гоар стал частенько переходить от Сураи на хозяина. Боясь опустить глаза на скрытое набедренной тканью достоинство Мирзы, она старалась прятаться за плечом Сураи. Сурая, сидевшая спиной к брату, проследила за её горящим взором, и посмотрела на брата с вопросом. Почитав ответ, она развернула Гоар и подтолкнула в его сторону.

Мирза Али-хан, которому ещё не было и пятидесяти, уже многие годы привык к скромной супружеской жизни. Он старался отгонять от себя похотливые мысли , усердно молясь пять раз в день и посвящая себя государственным заботам. Сегодня впервые ему не удалось справиться с соблазном, явно исходившим от шайтана. Он прикрыл веки, откинулся к горячей стене и почувствовал, как маленькая Гоар не спеша развязала его набедренник, обхватила ствол двумя почти детскими ладошками и задышала на него губами.

Сурая с усладой намыливая свои груди и живот, не могла оторвать взгляд от них. Мирза боялся открыть глаза. Но ему пришлось их всё-таки открыть, когда Гоар оседлала его и припала с шёпотом к его губам: «Моя девственность хочет твоего меча, ага. Войди в мою непорочность и осчастлив меня.»

Мирза вошёл в неё словно нож в масло. За её головой, лежавшей на его плече, он встретился взглядом с сестрой. По её губам он прочёл то, что он хотел услышать: «Хочу согрешить с тобой, брат мой. Меня больше не пугает пламя ада». Она шла к нему медленно и похотливо. Её округлые бока раскачивались с призывом. Услышав гортанный вздох Гоар, он слегка приподнял и усадил её рядом, освободив свой жаждущий трон для Сураи.

По дороге в канцелярию Мирза Али-ага старался отвлечь себя более важными мировыми проблемами: он читал донесение своей разведки о том, что Рузвельт разместился в посольстве СССР у Сталина. Уинстон Черчиль долго не мог успокоиться. В конце концов позвонил Франклину Рузвельту в половине второго утра: «Надеюсь, не потревожил, Франк. Раньше не решался звонить, чтобы не помешать Вашему общению с дядей Джо.» Франклин почему-то тяжело дышал: «Друг мой, позволь мне перезвонить тебе минут через...двадцать. Тут у меня первый урок русского языка.» Сразу после лёгкого ужина, Рузвельт был готов набросать план беседы для первого дня Конференции . В это время офицер связи доложил, что к нему явился курьер с запиской от Сталина. Курьером оказалась Полина, шестнадцатилетняя дочь секретаря советского посольства в Тегеране. Поля выглядела даже младше своих лет в короткой, широкой юбке и тонкой розовой блузке. Она подошла к нему с роскошной улыбкой и удивила своим почти безупречным английским: «Мистер Президент, Иосиф Виссарионович попросил меня передать Вам его личную записку.» Он пригласил её сесть рядом с ним и взял протянутую ему записку. В записке были всего несколько строк, но к сожалению, написанные на кирилице: Сталин английским не владел. Франклин Рузвельт посмотрел на курьера вопросительно и повертел запиской в воздухе: «Для того чтобы понять, о чем пишет мне господин Сталин, Вы должны будете пройти со мной первый урок русского языка.» Полина взяла у него записку и привстала: «Позвольте мне перевести на английский. Товарищ Сталин пишет Вам: «Дорогой друг, уверен, что Вы по ночам также озабочены открытием второго фронта, как и я. Открывайте с удовольствием и не спеша.» Президент взглядом велел офицеру связи закрыть за собой дверь с другой стороны. Полина положила записку в пепельницу, сожгла его и только затем выключила ночную лампу, горевшую на письменном столе: "Мне велели уничтожить улики". В наступившей темноте Рузвельт с трудом разглядел её стройную фигуру: грушевидные груди с розовыми сосками, светлый пушок на лобке и упругую, но зрелую не по годам попочку. Утром открыв глаза, Президент не увидел никого рядом. «Неужели приснилось?» - подумал он. Но тут вошла Лорена, которую отправила с миссией , предусмотрительная Элеонора. Она сама накрыла завтрак и с хитрой улыбкой присела на край постели: «Ты совсем не бережёшь себя, Мистер Президент. Американский народ не заслуживает такого пренебрежения.» Рузвельт понял, что был застигнут на месте соития. Но спросил на всякий случай: «В Тегеране ночи значительно короче, чем в Вашингтоне. Ты не заметила, дорогая?» Лорена усмехнулась: «Персидские ночи сплошь несовершеннолетние, дорогой.» Убрала с тумбочки пепельницу с остатками пепла. Потом погладив его ниже пупка, успокоила: «Но эта тайна строго между нами.» Офицер в форме морского пехотинца, постучавшись, вошёл с букетом цветов:"Вам прислала иранская шахиня".

Персидская принцесса Фавзия после рождения дочери Шахназ, почувствовала, что её молодой супруг стал редко делить с ней дворцовую постель. Вскоре доброжелатели нашептали ей, что Мухаммед Реза не прочь вкусить запретного плода. Причём, грешницы недолго задерживались: одна сменялась другой, быстрее, чем менялась погода в Тегеране. Особой привязанностью принца пользовались русские красавицы: Кремль не позволял принцу долго скучать. Это приняло самые безобразные очертания особенно после того, как по настоянию Москвы шаха сменил его старший сын Реза Пехлеви.

Фавзия вначале ушла в себя: старалась во всём винить свое каирское высокомерие. Даже порой находила в этом причину своей холодности в постели. Действительно, они поженились, едва узнав друг друга. Это была скорее политическая сделка между сунитским Египтом и шиитской Персией. В первую ночь, Фавзия изо всех сил пыталась вообразить, что спит со своим первым мужчиной, ставшим тайным любовником, Фрэдом из Женевы. Но к утру поняла, что её усилия обречены на провал: небеса наградили персидского принца всего лишь тростинкой. После тяжелого молота Фрэда, который она впервые познала в 17 лет, ночи теперь казались слишком невыносимым испытанием. Думая об этом, шахиня впадала в гомерический смех: ещё неизвестно, кому повезло! К очередному празднику Новруз она получила много подарков от придворных, друзей и как обычно – от малознакомых иранцев. Небольшой свёрток с яркой европейской раскраской привлёк её внимание не случайно: на лицевой стороне была Эйфелевая башня. В бархатной коробке она нашла изумительной красоты кольцо с огромным натуральным жемчугом. Надев кольцо, шахиня стала искать обратный адрес. Но нигде не было видно даже намёка. И вдруг, когда она уже была готова скомкать обертку и выбросить в мусор, она увидела несколько цифр на кончике бумаги. Это скорее всего был номер телефона. Прежде чем соединить её, оператор сообщил шахине, что этот номер принадлежит известному кондитеру Андрею Варданяну. На том конце провода ответили сразу. Шахиня начала с упрёка: «Агаи Варданян, меня удивляет Ваша смелость: мы с Вами, кажется, никогда не были знакомы. Как Вы решились прислать мне такой подарок? Это не совсем прилично. Но я теперь знаю, по какому адресу я смогу отослать его обратно.» Голос Варданяна слегка дрожал и был еле слышен: «Ваше Величество, я простой кондитер, каких сотни в Иране. И никогда бы не посмел совершить такой подвиг. Меня просил очень важный человек. Он родом из Швейцарии.» Шахиня вздрогнула: волна воспоминаний нахлынула, словно ливень в пустыне: «Как его звать? Могу ли я с ним поговорить?» На сей раз ответил другой голос на английском. С заметным немецким акцентом: «Ваше Величество, меня зовут Роберт Майнц. Но мое имя Вам ни о чем не скажет. Дело в том, что я был лучшим другом Фрэда....» Шахиня почувствовала, что ноги её не держат и села в кресло: «Почему был? Что с ним произошло?» Ответ подкосил окончательно: «Он погиб от ран, полученных на фронте, в госпитале в Женеве. Просил переслать Вам это кольцо, как память о любви.» Фавзия встретилась с Робертом на следующий день. Она с трудом отыскала в западной части Тегерана небольшую гостиницу, в которой он остановился. Это был высокий, широкоплечий мужчина средних лет. Представился коммивояжером: снабжает иранский рынок американскими автомобилями.

Шахиня давно не пробовала тонкого ирландского виски: он сразу ударил в голову. Роберт раскрыл перед ней фотоальбом от Фрэда. Каждая фотография для Фавзии была целой главой большого романа. Листая альбом, она подняла глаза на Роберта: «Надеюсь, Вы понимаете, Роберт, что этот альбом не может быть достоянием гласности.» Роберт взял её руку и приложился губами: «Ваше Величество, честь иранской шахини слишком дорогой дар для скромного коммивояжера. Я готов унести эту тайну с собой в могилу.»

Фавзия слегка покраснела: вспомнила, что Фрэд любил фотографировать её не только на фоне Елисейских полей, но и в бассейне, на пляже. Даже в постели. Она отпила виски для храбрости и спросила: «Скажите мне честно, Роберт: это весь архив, или только видимая часть айсберга?» Роберт ракрыл портсигар и предложил ей сигарету. Фавзия давно забыла запах табака. Сигареты выглядели необычайно, будто их начинили наркотиком: «Вы хотите меня обкурить, прежде чем я узнаю ответ?»

Роберт вытащил золотую зажигалку с гербом Персии, со львом и солнцем: «Примите это от меня, Ваше Величество.» Прикурив, Фавзия присмотрелась к гербу внимательно. Он вроде был выполнен мастерски. Но с некоторой импровизацией: было трудно не заметить угрожающего размера мужской пенис у льва.

Их взгляды персеклись. Она продолжала смотреть на Роберта, ожидая ответ на свой вопрос. Его взгляд просверлив её насквозь, медленно опустился к её высокой груди. Фавзия успела вдохнуть табака всего три раза. Голова заружилась в танце. Глаза невольно посмотрели на него призывно: «Я жду, Роберт.» Роберт легко поднял её на свои мускулистые руки и понёс к широкой постели: «Не волнуйтесь так, Ваше Величество: Вы находитесь в заботливых руках.»

Фавзия видела себя в отражении стекла напротив, и не могла узнать своё тело. То ли дурман от афганской анаши, то ли длительное воздержание сделали её тело юным, упругим и ловким. Её ухоженные руки едва могли обхватить огромный член, чем-то напоминающий пенис льва на гербе. Он был настолько возбуждён, что интригующе пульсировал у неё под языком. Она поймала себя на мысли, что готова стоять перед этим волшебством на коленях до самого утра. Но именно тогда он пробрался к ней со спины и заставил испытать в анале давно забытое великое блаженство. Она проснулась от шума в ванной. Роберт вошёл в спальню чуть прикрыв своё уставшее достоинство. Когда он стал натягивать трусы, она заметила татуировку на лобке: надпись гласила почему-то "Франц". Она подошла к нему вплотную и спросила в лоб: «Это твое настоящее имя, надеюсь?» Он улыбнулся: «Меня так назвали при рождении.» Спускаясь по лестнице в фойе гостиницы, Фавзия услышала, как он с кем-то говорит по телефону на немецком языке: «Контакт состоялся.» Уже потом Фавзия поймёт, что утолив свой постыдный голод, она сошлась с резидентом немецкой разведки Францем Мейером.

По пути в швейцарское посольство, коммивояжер остановил машину на углу знаменитой на весь Тегеран кондитерской фабрики Варданяна. Уже стемнело, и два коротких световых сигнала на мгновение ярко осветили окно на первом этаже: там располагался склад готовой продукции. Спустя минуты две служебная дверь открылась и оттуда вышла укутанная в длинную чадру молодая женщина. Она быстро перебежала улицу и ловко юркнула на заднее сиденье Chevrolet Suburban , 1940-го года. Это была маленькая, но смышленная не по годам Гоар, племянница хозяина фабрики.

Роберт припарковал машину на узкой аллее армянского кладбища Доулаб. Гоар пересела на переднее сиденье и передала небольшой конверт: «Здесь всё, что я успела сфотографировать.» Роберт открыл пакет: в нём были аккуратно уложены негативные снимки документов из личного архива Премьера Ирана Мирза Али-хана. Он вытащил бумажник и вручил Гоар пачку персидских риалов. Она растегнула блузку и вложила деньги в лифчик: «Хочу отблагодарить Вас, агаи Роберт. Но только не здесь: мы на православной части кладбища. Если можно отьедем чуть в сторону.» Роберт погладил её по голове: «Это излишне, детка. Я тебя отвезу домой.»

Она снимала угол в двухэтажном доме недалеко от мечети Гранд Базар. Знала, что у ворот дома она может столкнуться с женихом, сыном Варданяна, Геворком, и попросила Роберта остановить машину в двухстах метрах. Геворк нервно шагал из угла в угол и страшно обрадовался, увидев в дверях Гоар: «Наконец! Где ты пропадаешь? Ушла из фабрики час назад, неужели пешком шла?» Гоар устало села на стул: «А ты думал твой отец мне машину подарил?» Геворк не стал её раздражать: он обещал познакомить Гоар с советником посольства СССР Иваном Агаянцем: «Нам надо спешить, Гоар. Нас ждут в русском посольстве.» Несмотря на поздний час Иван Иванович сидел у себя в рабочем кабинете: в любое время его мог вызвать к себе Иосиф Сталин, вчера прилетевший на конференцию из Баку. Он посмотрел на часы: почти два часа утра. Прошёл по коридору до туалета и машинально помотрел в окно в сторону крыла, где оснастил спальню для американского президента. В помещении было темно. «Молодец, Полина, уже открыла Америку.» промелькнуло в голове Агаянца. Вернувшись к себе, он застал офицера охраны: «Товарищ Агаянц, к Вам посетители.» Иван кивнул головой: «Знаю. Мальчишку отведи в буфет, поручи накормить. И глаз с него не спускай. Девку тащи ко мне.» Гоар вошла в полутемный кабинет советника бесшумно. Он стоял спиной к ней, заложив руки за спину. Не решаясь произнести даже звука, Гоар закрыла за собой скрипучую дверь. И тут услышала его хриплый голос на армянском: «Ну здравствуй, маленькая сучка! У всех персюков успела отсосать?» У Гоар подкосились ноги: поняла, что этот вряд ли будет ласковым с ней. Она сняла с себя одежду и аккуратно сложила на спинке кресла. Он повернулся и увидел её обнажённую, сидящую на холодном кожанном диване, скрестившей руки на груди. Ивану было всего тридцать шесть, но застарелый туберкулёз рано превратил его в старика: он жил с одним лёгким. Довольно долго смотрел на её юное тело и склонённую набок голову. Он уже забыл, когда в последний раз спал со своей женой. Швырнул ей одежду: «Одевайся. Садись. Есть важное задание.»

Албанец Цицерон сидел на узкой каменной скамье в небольшом сквере у американского посольства и чертил старнные фигуры тросточкой на песке. Вскоре к нему подсел старик с красной бородой и с большевистской кепкой на голове. Тяжело вздохнув от усталости, он поздоровался по-армянски: «Барев.» Ответ последовал на персидском «Алейкум салам». Цицерон продолжал рисовать, но теперь английские буквы: «За тобой идут по пятам.» Затем концом ботинка стёр надпись, медленно встал и зашагал в сторону чайханы. Франц Мейер уже чувствовал, что за ним следят. И информация от Цицерона лишь заставила его спешить. У старого армянского могильщика Аветиса была крошечная каморка. Там Франц прятал необходимые для перехода границы с Турцией документы. Но они ему не понадобились: его схватили шестеро здоровенных бугая, от которых пахло грязными носками. Иосифа Сталина удивить было сложно. Но когда за день до завершения конференции его пригласил на ужин Уинстон Черчилль и за круглым мраморным столиком он увидел женщину неописуемой красоты, он был ошеломлён. Хотя ни один мускул на его изрытом оспой лице не дрогнул: рядом с английским премьером сидела шахиня Ирана госпожа Фавзия. Старый аристократ из Англии знал, что ни один мужчина не сможет сказать "нет" персидской шахине, будучи у неё в гостях. Тем более, грузин. Через неделю Франца Мейера передали в Стамбуле в руки местной полиции.

В старинном отеле недалеко от Айи Софии его ждал офицер в форме иранской военной авиации. Он проводил его в аппартаменты на втором этаже. Ещё не открыв двери в номер, Франц кончиком носа уловил запах парижских духов. Это был любимый парфюм шахини Фавзии. (продолжение следует).