THE MAXIMERON Erotic stories By Guiseppe & Mirriam Becaccio Авторский перевод с английской рукоп

25. ФАРАОНЫ И ПИРАМИДЫ. Грандиозное сооружение аэропорта было безымянным: ему срочно подыскивали новое название. Какому-то идиоту несколько лет назад пришла в голову мысль назвать его именем российского шпиона, скрывавшегося до своей кончины под азербайджанским слоганом. Того самого, который словно талантливый цирковой факир надул фокусами своих односельчан и затем сограждан. Он так мастерски изображал родного, что люди открывали перед ним свои сердца, дома и кошельки. Но он был коварно гениален: грабить нищих считал ниже своего генеральского достоинства. Вместо этого он прибрал к рукам подземные, надземные и воздушные сокровища страны. Когда государство принадлежит народу без персоналий, то всегда найдётся мошенник, возомнивший себя тамадой.

Народ наблюдал за его волшебным творчеством с присущим восхищением перед властью: если сумел взобраться на Олимп, значит почти Бог. Но Бог оказался смертным. И на смертном одре, находясь одной ногой (утверждают, правой) в аду, успел другой ногой (без сомнения, левой) усадить своего недоросля на трон. Народ попытался выразить свои искренние чувства к недоразвитому проекту покойного волшебника. Но был избит, унижен и чуточку изнасилован. Так продолжалось очень долго. Пока недоросль не пал жертвой переворота. И как следствие, был кастрирован вдовой друга детства. Друга, которого он опустил тюрьме руками своей «дружеской» полиции. Мораль проста, как первая мысль пещерного человека: зло не может править вечно. Оно продолжается столько, сколько люди способны терпеть нечеловеческую боль. В один прекрасный день они оказываются перед диллемой – смерть, или справедливость. Марьям Велиева была той женщиной, которая поставила точку в крахе династии фокусников: она метко, чётко и с холодным сердцем лишила недоросля мужского достоинства. Народ, ликуя от её справедливого взмаха кухонным ножом, возвёл Марьям- ханым в ранг главы Комитета национального спасения. Она в ответ обещала народу, что за год очистит страну от многолетней грязи и назначит свободные выборы парламента и президента. Правда, спустя пять минут Марьям вдруг поняла: она толком не знает, с чего начать. Прилёт новоназначенного Чрезвычайного и Полномочного Посла США Марьям воприняла, как луч надежды. А когда она узнала, что это женщина, то луч превратился в факел. Маргарет вошла в президентский кабинет в сопровождении своей коллеги – Сураи Дильбази: она владела не только местным языком, но и необходимой информацией о стране в целом. Марьям встретила дам несколько натянуто, но по-бакински вежливо: «Заранее прошу вас извинить мои ограниченные познания в дипломатии и в политике вообще. Я здесь оказалась случайно и далеко не по собственному желанию». Маргарет поняла, что перед ними человек искренний, откровенный и готовый принять добрые советы: «Уверяю Вас, мадам Велиева, я сама дипломат всего лишь с месячным стажем. И мне теперь кажется, что мы обязательно найдём точки соприкосновения». Марьям пригласила дам к длинному столу, который был сервирован на троих. Представила гостям национальные сладости и сама разлила по фигурным стаканам ароматный чай. Беседа в основном охватила события последних нескольких недель. Не имеющая политического опыта, да и простого управленческого, самая обычная домохозяйка, Марьям выразила надежду, что правительство США отнесется с новому руководству страны с терпением и поддержкой. Маргарет подумав, предложила услуги профессионального политтехнолога из Америки. Причём, с определённым представлением о регионе. Марьям схватилась за эту мысль, как за спасательный круг. И тут же предложила предоставить ему пост советника, бесплатный дом и необходимые полномочия. Маргарет набрала Сэма Розенберга: «Сэм, это Маргарет. Звоню из Баку. Глава Комитета национального спасения мисс Велиева нуждается в профессиональных консультациях. Мне кажется, достаточно нескольких месяцев.» После паузы она услышала ответ Сэма: «На носу ноябрьские выборы. Я позарез нужен Топалису. Нельзя ли это перенести на конец года. А лучше всего на начало следующего?» Маргарет извинилась перед Марьям и удалилась в её комнату отдыха: «У Элизабет есть к тебе предложение, от которого ты вряд ли откажешься. Она видит тебя в новой администрации. Твой Топалис «спалился»: Стив Браун потопит его накануне дебатов.» Сэм поперхнулся: «Почему я слышу об этом только сейчас?» Маргарет огорошила его: «Да потому что ты, сукин сын, только вчера попался в Нью-Йорке в аппартаментах бывшей первой леди Азербайджана. У тебя есть только два шанса: или с Элизабет в Белый дом, или с Топалисом в тюрьму» . Розенберг молчал лишь десять секунд: «Выбираю первый. И не потому что боюсь пожизненного срока: просто соскучился по твоему аромату. Вылечу в Баку через неделю. Мне нужна эта неделя позарез: обещал Линдзи свезти её на пирамиды: она теперь без ума от фараонов». ------------------------------------------------------------------------ Дэвид обожал эти минуты прелюдии к страсти. Даже больше, чем сам процесс.

Хотя многое зависело от настроения. Сегодня оно предвещало 10-15 минут райского блаженства. Оливия шла в его сторону, покачивая бёдрами и расстёгивая блузку. Зная слабости Дэвида уже многие годы, она никогда не являлась на сеанс любви в трусиках: она их оставляла на полу в душевой. Дэвид любил приподнимать подол юбки, или снимать с неё брюки, наслаждаясь плавным обнажением прелестей. Оливия повернулась к нему спиной и накрыла своей блузкой фотографию его покойной супруги: она таким образом проявляла уважение к памяти первой леди США. Дэвид припал губами к упругим ягодицам. Одним из его увлечений было созерцание двух следов от его присосов: на каждой стороне в отдельности. На следующий день эти пятна любви менялись в окраске, что возбуждало его ещё больше. Оливия слегка вскрикнула и опустилась на колени перед его президентским креслом. Глядя на закрывшего свои веки Дэвида, Оливия приступила к исполнению своих самых основных обязанностей. Дэвид называл эти обязанности патриотической службой в национальных интересах супердержавы. Национальный интерес страны был слегка ослаблен сегодня. Оливия даже заподозрила его в легком флирте с новой стажёркой, пышногрудой Молли. И хотела было задать пару нейтральных вопросов, но первый фаллос Америки начал оживать и отвечать на горячие кубинские ласки. Оливия на радостях ускорила ритм. Но голос Дэвида заставил её вернуться к изначальной скорости: «Что с тобой сегодня, детка? Как будто ты куда-то спешишь. У меня вполне достаточно времени: канцлер позвонит не раньше, чем я успею кончить. Не мешай мне сконцентрироваться на мировых прооблемах, медочек». Оливия поцеловала его в живот: «Я никуда не спешу. С чего ты взял? Просто я так соскучилась по нему, что не смогла себя контролировать». И подумала: «Да уж! Придется задержаться на лишние полчаса.». Её рука гладила ствол в ритм его мировым проблемам, а губы и язык предлагали оптимальный выход из положения. Перед взором Дэвида было изображение из далёкого детства: толстозадая мексиканка купала его перед сном, раздевшись до трусов. Он взорвался, когда мокрые трусы на старой мексиканке прилипли к её райскому треугольнику: «О Боже мой! Как ты сексуально выглядишь сегодня!» Часы показывали начало седьмого, когда раздался звонок связи с Европой. Оливия надевая юбку, заметила, что её патриотизм длился шестнадцать с половиной минут. «А кажется, целую вечность!»- подумала она. После обычных приветствий, канцлер Германии герр Алэн Шустер информировал своего американского коллегу о готовности операции «Кучер», которую должны осуществить послезавтра специальные подразделения двух стран. Дэвид послал воздушный поцелуй Оливии: «Да-да. Мисс Росс два часа назад доложила мне некоторые детали. Правда, в нашем варианте она называется «Астана». Почему вы немцы, всегда находите такие странные названия для наших общих акций?» Алэн Шульц расхохотался на несколько минут: «Мистер Президент, Вы что-то напутали: «Астаной» мы назвали наш план «Б». На тот случай, если придется отказаться от «Кучера». Но такой необходимости нет: всё идёт по нашим расчётам». Дэвид после минутной паузы сменил тему Южного Кавказа на волнения в Венесуэле. Стив Браун собирался в очередной раз нырнуть в утеплённый бассейн, когда пришлось ответить Президенту. Выслушав несколько неприятных минут упрёков в свой адрес, Стив попросил аудиенцию, чтобы зайти завтра утром с подробным докладом. Но не смог отказать себе в удовольствии ввернуть главе государства свой коронный бросок в баскетбольную корзину: «У нас с Вами завелась крыса в доме. И по всей вероятности на самой главной кухне страны». --------------------------------------------------------------- Сэм давно знал, что Линдзи втайне от него не упускает случая, чтобы прочесть новые главы его «Древнеегипетских новелл». И более того, подозревал, что она лелеет мечту побывать в Египте, увидеть своими глазами легендарные пирамиды, прикоснуться к этой древней цивилизации, окунуться в атмосферу философии древних египтян, для которых мир держался на сексуальной основе, а символом бытия и мышления был мужской фаллос. Выяснив окольным путём, что у Линдзи нет особых планов на период студенческих каникул, Сэм буквально за день до её отпуска обьявил о поездке в Каир. Линдзи потеряла дар речи. А потом бросилась ему на шею и шепнула на ухо: «Я хочу владеть твоим фаллосом в тиши пирамид». Каир встретил их безоблачным небом, неимоверной жарой и добродушием египтян. Сэм предусмотрел аренду дома в непосредственной близости от археологического комплекса. Но перед этим они вкусно пообедали в популярном и дорогом ресторане Al Khal .

Зал был с оригинальным местным интерьером. Их обслужил молодой и веселый Али. Он предложил начать с чечевичного супа. Сэм сразу отказался: «Спасибо, Али, давай сразу перейдём к горячим блюдам». Линдзи, которая перед поездкой изучила египетскую кухню, заказала фаршированные баклажаны и три вида египетских сыров. Сэм подписался под этим и добавил от себя – бутылку Chardonney . Али практически не отходил от их стола. Вернее, от Линдзи. Она не успевала подумать, как Али тут же оказывался то слева от неё, то справа, с готовностью налить, убрать, принести, поменять. Сэм даже пошутил: «Только не задумай сходить по нужде, дорогая: Али и тут меня опередит». Линдзи оценивающе посмотрела на ширинку Али и ответила в том же духе: «Я так мечтаю встретиться с его "фараоном». Сэм отложил вилку, с трудом проглотил кусок, чтобы не поперхнуться: «Солнышко, ты только что нашла уникальное название для мужского достоинства!» Али, который неплохо понимал по-английски, выглядел чуточку смущённым. Но старался изо всех сил. Сэм заказал десерт и к нему арманьяк. Стало смеркаться. На сцене появилась молоденькая танцовщица. Вскоре зазвучала ритимичная мелодия и настроение стало звать на арабские сказки. Али, услышав про руины Мемфиса тут же предложил им в сопровождение своего отца : у него старенький, но вполне надёжный джип. И возьмёт недорого. Идея понравилась им обоим. Расплатившись с Али, Сэм попросил его вызвать отца. Оказалось, что Ибрагим уже минут пятнадцать , как стоит у выхода. Джип окзался чистым, а Ибрагим очень вежливым и услужливым. Он помог Линдзи взобраться и закрыл за ней дверь. Как только отьехали, Ибрагим стал рассказывать им историю Египта: было видно, что это его основной заработок. Заодно предложил им путешествие на верблюде: куда угодно и сколько угодно. Доехав до арендованного дома, Сэм велел Ибрагиму разбудить их утром. Иначе говоря, нанял его на постоянную работу.

Линдзи плескалась под душем, когда почувствовала у своей спины Сэма. Она ждала его. Не оборачиваясь к нему лицом, она рукой нашла то, в чем очень нуждалась: «Твой «фараон», мне кажется, хочет примериться к "пирамидам"?» Сэм обнял её груди и прижался к её ягодицам вплотную: «Ты же знаешь повадки этого избалованного «рамзеса»: он хочет или всё, или ничего» «Рамзес» выглядел неприлично возбуждённым, и Линдзи стала успокаивать его под струями прохладной воды. Но его возбуждение, словно электрический ток проникло сквозь её ладони к груди, затем к пупку и опустилось к лобку. Приласкав его языком вдоль и поперёк, Линдзи посмотрела Сэму в глаза: «В Египте он стал ещё вкуснее. Неужели из-за фаршированных баклажан?» Сэм припал губами к её лобку: «Я почему-то подозреваю в этом Али: ты всё ещё под впечатлением его «фараона», солнышко». Линдзи повернулась к нему спиной и пригнулась: «Не надо фантазировать. Я уже вся влажная» . Он вошёл в неё легко и ритмично: «фараон» короновался таким образом давно и регулярно. «Пирамидки» Линдзи оказали им восточное гостепримство. Ибрагим был не только пунктуален. Он при утреннем освещении оказался симпатичным мужчиной пятидесяти пяти лет, с мужественным смуглым лицом, стройным и мускулистым. Он отвёз их в небольшой ресторан, где кормили вкусным завтраком. Пахло добротным кофе, свежими лепешками, сырами и ароматными травами. За соседним столом сидела пара американцев. Муж лет семидесяти, жена лет сорока. Каково же было удивление Сэма и Линдзи, когда ими оказались Джастин Моррис и его супруга Нэнси. Джастин выглядел несколько озабоченным, хотя и старался шутить . Нэнси старалась не смотреть на Ибрагима и сразу обменялась с Линдзи телефонами: «Мы сегодня, к сожалению, уже возвращаемся в Нью-йорк. Хотя проводим неделю в этих местах каждый год. Вот уже пять лет. Мы провели здесь с Джастином нашу первую неделю после свадьбы. И соблюдаем некую традицию.» Джастин нервно закурил и опрокинул порцию виски: «Пять лет райского счастья! Время летит так быстро. А сколько лет женаты вы?» Сэм отпил кофе и посмотрел на Линдзи: «Два года. Но иногда мне кажется, всего два часа». Линдзи подарила ему игривый взгляд: «Не преувеличивай: уже целых два дня». После завтрака Ибрагим отвёз их в сторону пирамид. Припарковав машину, он исчез минут на двадцать и вернулся, ведя под уздцы молодого двугорбового верблюда. Аккуратно посадив его к ногам Линдзи, он помог ей взобраться. А затем пригласил туда же Сэма. На верблюде сидеть вдвоем было тесно: Линдзи сразу поняла, что долгая скачка обещает быть с оргазмами: её малые губы упирались в горб, а попа – в «фараона» по имени Сэм-младшиий. Но верблюд шёл размеренно и царственно. Видимо, щадил необыкновенную чувственность наездницы. До пирамид дошли минут за тридцать. Сэм чувствовал под руками танцующие бёдра самки, готовой к соитию, не сходя с верблюда. Её веки были прикрыты, а рука не уставая, гладила «рамзеса».

Линдзи обратила внимание, что Ибрагим, ведущий верблюд, время от времени исподтишка наблюдает за её шаловливой рукой. Это стало её возбуждать. Она встретилась с ним взглядом и убрав руку с паха Сэма, демонстративно поцеловала свою ладонь. Лицо Ибрагима изображало голодного тигра. Линдзи опрокинула свою голову на Сэма: «Пирамиды сегодня я не выдержу: веди меня в гости к своему «фараону». Проезжая на джипе мимо ресторана, в котором они недавно завтракали, Сэм увидел толпу. Группа мужчин и несколько женщин размахивая руками обсуждали какое-то событие. Он попросил Ибрагима остановиться и узнать, в чем дело. От страшной новости Линдзи и Сэм были неописуемо шокированы: час назад, не выходя из ресторана, Джастин застрелился. И сейчас его пытаются спасти в одной из каирских больниц. Сэм велел Ибрагиму отвезти

их в Каир: надо было поддержать Нэнси.

ДРЕВНЕЕГИПЕТСКИЕ НОЧИ СТРАСТИ.

Глава Двадцать Шестая. Похоть опускает наши мысли до нашего лобка. Дворец Инмутеф в Сакартли был построен её прадедом – царём Друном, много лет назад. Царица уже давно собиралась возвести новый, не уступающий по размерам и архитектуре дворцам соседних правителей. Это требовало немалых средств. А значит - большого притока в казну налогов и даней.

После возвращения домой, Инмутеф первым долгом поинтересовалась содержимым казны. Её молодой царедворец Илор, переминаясь с ноги на ногу, тихим голосом доложил ей о том, о чём уже сообщал раньше: казна наполовину пуста. Стихийные бедствия погубили урожаи двух лет подряд. Купцы и ремесленники, воспользовавшись частыми и длительными отсутствиями царицы, стали сокращать свои налоги, скрывая истиные доходы. Виноделие, главное достояние маленького царства, находилось в состоянии упадка. Торговля вином стала делом невыгодным, ростовщики подняли проценты под долги, цены на рынках контролировались зарубежными послами и даже притоны перестали приносить прежние доходы. Инмутеф не отличалась большими знаниями в управлении страной. Её покойный муж, царь Шортак , был хоть и никудышным в постели, но непревзойдённым и опытным государем. Всё чем располагала некогда богатая Сакартли , было его заслугой. И сейчас, слушая неразборчивые обьяснения и детский лепет своего царедворца, Инмутеф впервые поняла, что потеряла страна в лице Шортака. Не дослушав Илора до конца, царица велела срочно пригласить к ней жрецов, главных купцов и ростовщиков. Спустя несколько часов в тронном зале собрался весь цвет небольшого царства. Инмутеф не стала церемониться с ними. Велела Илору огласить свой указ о новых, более высоких налогах в казну. Когда Илор закончил оглашение цифр для каждого купца, ремесленника, ростовщика и храма, в зале наступила гробовая тишина. Никто не смел возразить царице. Но никто и не собирался вносить указанную сумму. Ибо это пахло разорением. После недолгой паузы вперед выступил известный ростовщик Давуд. Это был молодой, высокий сановник со смуглой загорелой кожей. Он прославился умением привлекать клиентов низкими процентами, справедливой оценкой недвижимости под залог и умением владеть вниманием коллег. За короткий срок он сумел сколотить баснословное состояние и уважение среди всех сословий. Царица жестом подозвала его к себе. Давуд подошёл к ней и припал на колени. Поцеловал подол туники и поднял свои голубые глаза на Инмутеф. Их взгляды скрестились, как клинки дамасских мечей. Царица впервые за долгие месяцы почувствовала лёгкую приятную судорогу мышц в том месте, где ноги женщины приобретают форму любовного треугольника. Она вдруг вспомнила , что прошло уже два месяца с тех пор, как она провела любовную ночь со своим супругом Бэнафом в Египте. Давуд заметил, что уголки губ царицы слегка сдвинулись: то ли в гневе, то ли в благосклонности. И услышал её тяжёлый и равнодушный голос: «Если ты хочешь оправдаться, то моя стража готова показать, где выход из моего дворца».

Давуд встал с колен и ответил с улыбкой : «Великая и мудрая царица наша Инмутеф , я один из твоих самых верных слуг и имею что сказать. Позволь мне шепнуть кое что тебе на ухо .» Царица поняла, что ростовщик готов сообщить ей нечто действительно важное, но не желает преждевремнного распространения среди знати и черни. Она жестом велела ему подойти поближе к трону. Давуд низко нагнувшись к её уху произнёс лишь короткую фразу: «Знаю, как тебе помочь,ослепительная, но прошу принять меня наедине». Его густой баритон не только внушал доверия. Инмутеф вновь ощутила позывы в области лобка. Такого с ней не происходило никогда. Или почти никогда?

Не поворачивая головы, царица процедила сквозь зубы: «Жду завтра в полдень с подробным изложением плана». Подозвав к себе Илора царица велела отпустить всех. Гости расходились при полном молчании, с нескрываемым облегчением и с благодарностью Давуду. Когда двери закрылись за последним из них, Инмутеф велела Илору проводить её . Он шёл за ней словно тень. Зная её привычки наизусть, он налил и преподнёс кубок белого вина . Позвал рабыню и велел помочь Инмутеф с омовением. Белая невольница из горной деревни Эхронол по имени Шамула аккуратно раздела госпожу и они вдовём направились в тёплый водоём. Шамула растёрла тело царицы пахучим и пенистым настоем. Инмутеф, не расставаясь с кубком, с прикрытыми веками наслаждалась ловкими движениями рук невольницы. Когда Шамула добралась до нижней части царского тела, Инмутеф открыла глаза и увидела в дальнем углу покоев в полумраке своего дворецкого, Илора. Он стоял у дверей без движений, словно памятник, и не мог оторвать своего взгляда от тела своей госпожи. Настроение царицы было более чем игривым после встречи с этим злополучным ростовщиком. Своим голосом и шармом он сумел проникнуть в душу и даже слегка возбудить стареющую государыню. Прирождённая гордость не позволяла ей даже думать о соитии с малознакомым ростовщиком. И она уже предполагала, что завтра в полдень ей предстоит приложить немало усилий, чтобы укротить свою похоть. Другое дело, её царедворец Илон. Он был всего лишь слугой, пусть даже высокопоставленным, но всего лишь слугой. Почти рабом, безнадёжно влюблённым в свою госпожу. Он никогда не посмеет возгордиться, зная что власть над ним даёт царице право жестоко наказать за болтливость. И даже казнить, если надо. Инмутеф, глотнув остаток вина, отдала кубок рабыне Шамула , которая положила его на край водоёма. Царица пальцем поманила Илона, чтобы он подошёл поближе. Удивлённый таким неожиданным нарушением обычной церемонии омовения, Илон поспешил к бассейну.

Голос царицы звучал властно, но несколько шаловливо: «Налей мне вина и принеси сюда» . Илон спускался по ступеням водоёма с кубком в руках и при полном облачении . Он даже не снял с пояса небольшой кинжал – символ его ограниченной власти. Инмутеф стало смешно при виде мокрой одежды Илона. Отпив из кубка большой глоток и почувствовав приятное головокружение от любопытно- смущённых взглядов царедворца, Инмутеф жеманно подставила рабыне свои ягодицы для втирания ароматной жидкости. Стоя вполоборота к Илону, она с с улыбкой следила за реакцией безумного от страсти Илона. То ли в шутку, то ли всерьёз царица спросила управляющего: «Ты никогда не показывал мне свой клинок, Илон. Я хочу посмотреть на него». Илон не спеша растегнул пояс с кинжалом и протянул царице. Царица расхохоталась: «Кинжал мне ни к чему.Покажи мне свое достоинство». Видя, в какое замешательство она привела молодого влюблённого, Инмутеф взглядом велела невольнице помочь Илону. Шамула сняла с бедняги тяжёлый хитон, развязала набедренник и взглянула на госпожу. Илон двумя руками прикрыл свой фаллос. Шамула , угадав веление царицы, раздвинула его руки и взяла фаллос в свою руку. Её рука оказалась чуть больше сморщённого от стыда пениса Илона. Царица была крайне удивлена маленьким размером ствола и велела рабыне возбудить его. Но искренние старания Шамулы смогли лишь незначительно изменить картину.

Царица осушила свой кубок до дна, швырнула его со злости в водоём и хихикнула: «О Боги! У моего десятилетнего сына фаллос больше, чем этот писун!» После этих слов Илон стремглав бежал из покоев царицы. Шамула обняла царицу и испросила позволения продолжить омовение. Её руки ласково прошлись по спине и ногам Инмутеф. Затем молодая невольница нашла особые точки на позвоночнике царицы. Нажимая на них своими пальцами, Шамула сумела очень быстро снять с Инмутеф тяжёлые разочарования. Постепенно царица восстановила свои эмоции и заметно успокоилась. Уложив хозяйку в ночное ложе, Шамула принялась протирать её тело ароматной мазью. Царица почувствовала наплыв приятных волн по всему телу. Мысли уходили прочь от незадачливого управляющего и концентрировались на стройной фигуре юной рабыни. Обменявшись понимающим взглядом с царицей, Шамула губами прикоснулась к шее своей госпожи. Инмутеф прикрыла веки и улыбнулась. Поцелуи невольницы ласковым ветерком прошлись по соскам, плечам, рукам. Затем они наслаждали её ноги, колени, бедра и лобок. Царица нежно погладила по голове рабыню и шепнула еле слышно: «Продолжай, бесподобная моя» . Шамула как ангел, еле коснулась пальцами малых губ и проникла мягким и теплым языком в плоть госпожи. Не прошло и секунды, как Инмутеф ощутила его на своем клиторе. Её громкий вздох известил Шамулу о благодарности.

Влажный палец рабыни приласкал узлы между ягодицами и чуточку проник вовнутрь. От волшебной мази Инмутеф почувствовала приятное тепло, которое быстро проникло до внутренностей. Это вызывало такую волну похоти, что царица застонала как самка, получившая желаемую добычу. Язык и палец рабыни совершали чудеса с обеих сторон. Тело царицы содрогалось в череде оргазмов, одна лучше другой. Постепенно Инмутеф избавлялась от тяжести назойливой похоти. Наступала волна удовлетворения и приятной усталости. Шамула уловила момент, когда даже наслаждения могут превратиться в излишество. Спустившись с ложа, она укрыла засыпающую Царицу и хотела удалиться. Но рука и властный голос Госпожи остановили её: «Останься со мной до утра». Рабыня послушно свернулась калачиком у её ног , зная что утром её ожидает поистине царская щедрость. Давуд возлежал на мягких подушках возле невысокого стола с горячими лепёшками, тонко нарезанным мясом, сырами, овощами, фруктами и кубками с несколькими сортами вина. Царица вошла в сопровождении Шамулы. Увидев Царицу, Давуд вскочил и сложив руки стал ожидать позволения сесть. Инмутеф взглядом указала ему место у своих ног, что означало благорасположение к гостю. Подозвав раба, Инмутеф обратилась к своему гостю: «Высокочтимый, назови ему вино, которое тебе по вкусу». Давуд указал на большой кувшин, на котором виднелась дата трехлетней давности. Второй раб протянул царице кубок с её излюбленным белым вином. В трапезную вошли четверо обнажённых танцовщиц и юный невольник лет пятнадцати с бубном в руках. Царица вдруг вспомнив про управляющего, взглянула на пенис юного бубниста, и не могла удержаться от смеха: он был дважды длинее, чем у Илона. Раздались звуки бубна и невольницы стали исполнять ритмичный танец невдалеке от ложи с трапезой. Инмутеф показала рабу на аккуратно сложенные дымящиеся ломтики жаренного ягнёнка. Давуд, быстро опередив раба, протянул к её губам два тонких ломтика. Царица с благодарностью улыбнулась гостю и ракрыла свои алые губы, высунув кончик языка. Взгляд царицы слегка коснулся силуэта на тунике Давуда. Вчерашнее разочарование снова разбудило в ней любопытство. Но даже слабое зрение могло заметить издалека: его достоинство было вроде бы впечатляющего размера. Подняв глаза с очертания достоинства к голубым глазам, царица медленно произнесла: «Ты говорил, что носишь в себе нечто, что может принести удовлетврения моей проголодавшейся казне? Готова оценить всё, что скрыто от моего любопытства». Давуду понравился иносказательный стиль беседы. Он улыбнулся царице и ответил: «Великая и бесподобная, я бы даже просил тебя лишить меня того самого нечто, если оно окажется бесполезным». Инмутеф была заинтригована и впечатлена: никто бы не посмел поставить на игру так много , не будь уверен в выигрыше. Её вопрос был вполне ожидаем: «Какого же вознаграждения ты ждёшь, если твоё нечто придётся по вкусу моему аппетиту?» . Давуд после короткой паузы, подняв голубые глаза на царицу, ответил тихим голосом: «Солнцеликая, если моё нечто удвоит твою казну, моим вознаграждением может стать любой твой вердикт». Инмутеф наслаждалась его баритоном и искусством беседы. Второй кубок выпитого ею вина вскружил её мысли в шаловливом танце. Она взяла со стола теплую лепёшку, сложила в виде женской плоти, вложила в него двумя пальцами ломтик мяса,облизала пальцы с похотью. Игриво глядя в глаза Давуду, медленно свернула его в трубу и медленно пропустила через свои губы, откусила белоснежными зубами. Затем велела рабыне Шамуле вложить остаток в губы Давуда. Давуд принял царский остаток с широкой улыбкой и благодарностью. На языке придворной знати это означало, что царица не исключает близости с ним. Они неотрывно смотрели друг другу в глаза. Запив из кубка еще глоток вина, царица прервала паузу: «Ну что же, достойный Давуд. Мне будет жаль принести в жертву Богам твоё нечто в случае его непригодности. Но если оно окажется впечатляющим, то буду готова пользоваться им для блага страны и моего наслаждения. Рассказывай, загадочный Давуд.» Голос Давуда звучал ровно и убедительно. Мысль была проста и гениальна: он предлагал во всех четырёх вьездах в Сакартли по суше и в двух морских портах страны установить пошлины, как при вьезде, так и выезде. Причём, размер пошлины был настолько мизерным, что не мог вызвать каких либо недовольств среди торговцев, дельцов и просто богатых путешественников. Но умножив его на реальное число перемещений через границу, Давуд легко доказал царице, что казна за 12 месяцев может удвоиться. Инмутеф была покорена окончательно. Отпив большой глоток вина, царица властно повелела: «Привстань - хочу убедиться в пользе твоего нечто: оно меня впечатлило ещё десять минут назад». Давуд покорно встал во весь рост перед взором сидящей на подушках царицы.

Инмутеф жестом подозвала Шамулу и велела ей поднять гостю тунику и развязать набедренник. Напрягшийся от соблазна фаллос Давуда тяжело лёг на обе ладони рабыни. Он был более, чем внушительного размера. На вопрошающий взгляд Шамулы царица похотливо глядя в голубые глаза ростовщика, кивнула головой.

Шамула изящно вложила фаллос в свои губы, звучно всосала и тут же выпустила. Затем ещё более смачно всосала вновь и выпустила на свободу. Это повторялась до тех пор, пока ствол Давуда не превратился в очаровательную статую любви. Шамула отвела свои руки, чтобы царица оценила результат. Фаллос стоял почти вертикально, слегка качаясь от пупка и обратно. Давуд стоял неподвижно, прямо глядя царице в глаза. На его лице не дрогнула ни одна мышца. Губы непрерывно шептали «Аминь». Спустя четверть часа обнажённая царица в сопровождении Шамулы входила под теплые струи водопада. Давуд ждал её в окружении двух других невольниц , не реагируя на их ласки. Его фаллос казалось, вырос вдвое. Инмутеф, не имевшая соитий более двух месяцев, еле сдерживала себя, чтобы не ринуться к этому колдовству. Увидев царицу, медленно идущую к водопаду и взглядом львицы оценивающую его достоинство, Давуд отстранил от себя невольниц и двинулся навстречу ко всё ещё стройному телу Инмутеф. Его крепкая мужская рука едва коснулась её плеч. Царица вздрогнув, повернулась к нему лицом и раскрыла губы для поцелуя. Его язык проник сквозь губы и познакомился с кончиком царского языка. Её рука не удержалась, чтобы не коснуться соблазнительной мошонки и твёрдого основания ствола. Но одной руки для этого было мало. Все десять пальцев обняли фаллос и добрались до пульсирующей головки. Давуд руками возбуждал царицу от ягодиц и до промежности. Его пальцы нежно раскрыли ягодицы и приласкали напрягшиеся узлы царского анала. Инмутеф об этом только и мечтала со вчерашней ночи: Шамула только раздразнила её анус. Он услышал её низкий, охрипший от страсти голос: «Да, великолепный, я хочу и туда, но чуточку позже.» Давуд приподнял царицу и усадил на мягкую подушку у края водоёма. Раздвинув красивые ноги, Давуд припал губами к её малым губкам. Легко войдя через них, язык Давуда творил такие чудеса, что Инмутеф откинувшись назад поплыла по океану любви и страсти. Она была в глубоком забытье , когда вдруг открыв глаза, обнаружила себя в обьятих Давуда в царской ложе. Он целовал её соски, живот, поднимался к шее и к губам. Шамула ласкала их обоих руками, губами и языком. Инмутеф не могла остановить каскад оргазмов, она почти задыхалась от счастья: Давуд оказался божественным любовником. Остановив свое дыхание, она приблизила голову Давуда к своим губам и почти зарыдала: «Хочу твой фаллос , накорми меня им». Они легли боком, лицом к плоти другого. С жадностью самки, скрестишейся с новым самцом, царица с неслыханным искусством, лаской и нежностью завладела неотразимым фаллосом Давуда. Он легко и плавно опрокинул её на себя и ворвался голодным языком в раскрывшиеся для страсти лепестки ануса. Инмутеф издала рёв подростка, которому подарили дорогую игрушку. Вулкан оргазма вызвал у неё поток слёз. Руки Шармулы нежно ласкали грудь и соски хозяйки. Её губы и язык дарили чувство гордости мошонке и промежности Давуда. Шармула первой ощутила нарастающий вал цунами: Давуд кончал с диким воплем, словно лишился разума. Инмутеф, услышав его зов, обильно орошая любовника своими соками, не хотела выпустить фаллос изо рта: чтобы не потерять ни единой капли семени гиганта любви. Давуд откинулся на спину и фаллос оказался у губ невольницы. Она осушала его долго и с жадностью. Царица лежала с остекленевшими от вожделения глазами и повторяла вслух: «Казначей мой бесподобный, если ты обманешь меня, я кастрирую тебя своими зубами.» (продолжение следует)