THE MAXIMERON-2 Erotic stories By Guiseppe & Mirriam Becaccio Авторский перевод с английской ру
34. ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНИЦЫ. До приёма в Белом доме кардинала Фредерико Монтини оставалось достаточно времени, и Президент Дэвид Саймон Меллор стал испытывать традиционные позывы к сексу: он ничего не мог поделать с этой порочной традицией. Его организм с самого отрочества был запрограммирован такой вот постыдной, но упрямой привычкой. Перед важными решениями, встречами и событиями его мысли категорически отказывались складываться в нужном направлении. Они настойчиво требовали оргазма. Моли Уолтер, молоденькая ассистентка, которая с недавних пор сменила Оливию Сантос, уже сумела войти в этот необычный режим работы. Хотя время от времени Президент всё же с ностальгией вспоминал незаменимые услуги зрелой кубинки. Правда, Молли заметно отличалась от Оливии не только молодостью и упругим телом, но и неугасимым желанием доказать хозяину Белого дома некую уникальность: она никогда не позволяла себе расслабляться до последней секунды. Молли вошла в Овальный кабинет минута в минуту: по ней можно было сверять часы, обьявлять войну и провозглашать мир. Заперев за собой дверь, она шла, неся в руках небольшую икону. Обменявшись взглядом с Президентом, поставила его на столик, за которым планировалось усадить кардинала Монтини. Затем не спеша подошла к письменному столу, приподняла широкую юбку, обнажив ягодицы, и уселась перед Президентом на его столе. Её ноги грациозно легли на главные плечи страны.
В отличие от прежних времен, глава государства теперь сам начинал игру с интимных поцелуев : Молли очень легко убедила его в том, что после такой прелюдии , встреча фаллоса с её губами происходит гораздо более возвышенно и твёрдо. Но не успев начать, Дэвид неожиданно обратил внимание, что за спиной Молли с той самой иконы на него смотрит святой Аристей из Капуи. Причем, смотрит с какой-то странной усмешкой. Молли проследила за взглядом любимого и сошла со стола: «Извини, дорогой. Сейчас с ним разберусь». Спустя минуту святой был накрыт белыми шёлковыми трусиками. Вернувшись на место, Молли поцеловала своего возлюбленного в губы: «Теперь он нам никак не помешает, детка». Насладившись сочной прелюдией, Дэвид прикрыв свои веки, медленно откатился в кресле в сторону от стола и откинулся на спину.Молли ловко соскочила вниз под стол и приступила к концентрации процесса мышления у Президента. С некоторых пор она наловчилась засекать длительность процесса: сегодня Дэвид восстановил свой интеллектуальный баланс за 12 минут. Молли поспешила в комнату отдыха, чтобы принести боссу фруктовый сок. К назначенному времени Президент США в отличной теперь уже форме принимал кардинала Монтини, входящего в Овальный офис в сопровождении Госсекретаря . Элизабет Росс машинально осмотрелась вокруг: она делала тоже самое у себя. И тут из-за спины кардинала Монтини, который обменивался приветствиями с главой супердержавы, она заметила икону, шаловливо накрытую женским бельём. Тут же изловчилась, прикрыла святого Аристея своим телом и незаметно для мужчин спрятала трусики под одну из подушек на диване. Президент, взяв под руку кардинала пригласил его присесть в кресло и жестом указал на икону: «Хочу преподнести Вам икону 17-го века в знак любви к папскому престолу, Ваше Высокопреосвещенство.» Кардинал внимательно рассмотрев подарок, поблагодарил хозяина Белого дома: «Папа Бернард Второй будет искренне рад такому дару Католической Церкви: он часто вспоминает в своих молитвах святого Аристея.» Президент выразил беспокойство распространением слухов о состоянии здоровья Папы: «Надеюсь, святой отец восстанавливает свои силы? Мы готовы оказать ему любую медицинскую помощь». Кардинал Монтини воздел руки к небу: «Мы все находимся под Его покровительством. И всем нам отмерено по Его высочайшему велению. Скажу Вам, господин Президент, строго между нами: боюсь, что наш мир может осиротеть очень скоро». Элизабет Росс уселась на диван между двумя креслами, занятыми мужчинами: «Будем молиться Всевышнему Лорду, чтобы Он продлил его дни. Но тем не менее, нам следует быть готовыми ко всему. Падре, вы можете расчитывать на нашу поддержку». Кардинал с признательностью посмотрел в глаза Госсекретарю и добавил: «Ватикан будет счастлив принять Вас в Риме в новом качестве, дочь моя». Вошла Молли в сопровождении официантки: в Овальном кабинете запахло ароматным кофе. Президент представил Молли кардиналу, она присела в коленях и поцеловала его руку: «Ваше Высокопреосвещенство, с Вашим визитом благодать снизошла на нашу грешную землю». Элизабет усадила Молли рядом с собой, всунула ей в руки бельё и шепнула: « Надо быть внимательной в своей любви к святым: твои трусики могли бы оказаться в Ватикане». Молли покраснела, зажала их в руке и опустила свои голубые глаза. Госсекретарь и кардинал Монтини договорились, что завтра вместе посетят утреннюю службу в известной на всю страну церкви в Нью-Джерси. _________________________________ После ночи, проведённой под крышей дома, где она провела большую часть жизни, Линдзи заметила, что в ней происходит некий разлом. Проснувшись рано утром и стараясь не разбудить Эдди, она прошлась по дому, рассматривая каждый угол с таким интересом, словно искала нечто бесценное и памятное. С тех пор ,как она оставила семейное гнездо в ту памятную рождественскую ночь, здесь ничего не поменялось. Казалось, Эдди пытался сохранить обитель, как своего рода музей. Музей их семейной жизни. Музей былой любви и страсти. Музей обожаемой им Линдзи. Воспоминания хлынули на Линдзи бурным потоком. Она присела на край старого дивана и поняла: наступило время смены вектора жизни. Она не заметила, как неслышно подошёл и присел рядом с ней её муж. Линдзи внимательно посмотрела на него и вынесла вердикт: «Мы с тобой переезжаем отсюда. Начинаем новую жизнь в новом доме. И не смей мне возражать». За первые две-три недели Линдзи внесла существенные изменения в размеренный ритм. Оставив старый дом дочери, у которой к тому времени появился бойфрэнд, она приобрела двухэтажный особняк с большим участком и бассейном в окрестностях Нью Джерси.
В двух милях от дома была расположена большая католическая церковь. Сразу после обустройства, назначив встречу с архиепископом, отцом Джеффри, Линдзи подарила церкви целую серию своих полотен. Картин с изображением религиозных сцен и ликов святых. Линдзи нашла для себя в этой большой обители успокоение души и особенно, тела. Она старалась не пропускать молитвенных служб. И прежде всего - воскресной службы . Общение с прихожанами, придерживающимися строгих правил, и священнослужителями возвращало Линдзи к юности и непорочности.
Эдди заметил, что его жена в сексе старается избегать откровенно развратных поз. Линдзи перестала появляться перед ним в нижнем белье, и тем более – обнажённой. Перед соитием она всегда находила минуту, чтобы произнести, пусть краткую молитву. Её оргазмы, прежде бурные и шумные, сопровождавшиеся непотребными выражениями, теперь стали скромными, бесшумными даже стыдливыми. Эдди был готов дышать над ней, спешил исполнить её желание незамедлительно и с благоговением.
Она проснулась от ладони Эдди, которая нежно ласкала её живот и услышала его голос: «Просыпайся, детка, если не хочешь опоздать к утренней службе.» Линдзи посмотрела на часы: «Господи! Почему ты меня не разбудил раньше? Ведь сегодня особенная служба: её будет проводить кардинал Монтини из Ватикана».
К девяти часам супруги уже сидели на своих местах в первом ряду. Кардинал Монтини покорил прихожан своим вкрадчивым баритоном, изысканной молитвой и чувством юмора. Служба, разумеется, затянулась дольше обычного. Внеся, как обычно, внушительную сумму благотворительности и договорившись с молодым священником Томом о дате очередной исповеди, Линдзи заметно устала и решила уже не задерживаться. Эдди поспешил пригнать кадиллак поближе к дверям церкви. Но у выхода на паркинг Линдзи остановил священник Том: мисс Линдзи, отец Джеффри просил Вас задержаться: он хочет представить Вас кардиналу Монтини». В уютной небольшой комнате, служившей для отца Джеффри рабочим кабинетом, Линдзи и Эдди ждал тёплый приём. Между кардиналом и архиепископом сидела Государственный Секретарь Элизабет Росс.
Кардинал Монтини вблизи оказался симпатичным мужчиной средних лет. Он протянул свою руку Линдзи и встретился с ней взглядом: «Отец Джеффри любезно показал мне Ваши удивительно талантливые работы, дочь моя. Я не могу не выразить своего восхищения. Хотя мне и трудно подобрать комплименты». Линдзи густо покраснела от удовольствия и неожиданности: «Спасибо, Ваше Высокопреосвещенство. Мне ещё сложнее подобрать слова благодарности, достойные Вашего высокого сана». Элизабет Росс погладила её плечо: «Мне много о тебе рассказывала Маргарет. Твои работы действительно поражают вдохновением и талантом». Линдзи скромно возразила: «Вы мне льстите, мисс Секретарь. Но в любом случае, спасибо. Передайте мою признательность Маргарет, пожалуйста». Поздоровавшись с Эдди, кардинал пригласил их присесть: «Рассматривая Ваши чудесные полотна, я подумал: наш Папа, святой отец Бернард Второй - большой любитель живописи, и был бы истинно счастлив, если бы имел удовольствие увидеть сам Ваше искусство.»
Линдзи почувствовала, что почва уходит у неё из под ног. Она глубже уселась в кресле. И тут вспомнила, что платье на ней было коротким и лишь чуточку прикрывает колени: «Я была бы безмерно счастлива, падрэ. Если позволите, могу привезти в Рим в дар Ватикану некоторые из моих новых полотен». Чуть поправив подол платья, добавила: « Знаю, что Папа Бернард Второй болеет. Как его самочувствие?»
Кардинал взял её руку в свою ладонь и накрыл второй рукой: «Да благословит Вас Господь наш, Иисус Христос. Мне кажется, самым лучшим даром для святого престола был бы красочный портрет Папы Вашей кисти: ведь земной путь нам уготовлен недолгий. С Вашей помощью мы бы сумели сохранить его святой образ для многих поколений верующих». Его взгляд ненадолго скользнул по ногам Линдзи. Заметив это, она вдруг почувствовала давно забытую истому в области лобка. Она еле нашла в себе силы, чтобы скрыть дрожь в голосе: «Назовите дату и я проведу в Ватикане столько времени, сколько понадобится для работы над портретом». Кардинал Монтини задумался ненадолго: «Состояние здоровья Папы не даёт мне много надежды. Знаю лишь одно: мир может лишиться его святого присутствия в любой день и час.» Он не спеша отпил кофе и продолжил: «Кстати, я покидаю эту благословенную землю через три дня. Могу предложить Вам перелёт до Рима в нашем маленьком аэробусе». Линдзи обменялась взглядами с мужем и тут же ответила: «Я с благодарностью приму Ваше любезное приглашение, падре.» _____________________________________ Заседание Совета Безопасности было назначено на два часа в понедельник. Это означало, что к двум часам пятницы истекал срок подачи замечаний к проекту резолюции по ситуации в Нагорном Карабахе. Все члены Совета были ознакомлены с ним, некоторые из них успели добавить в него свои поправки. Элизабет Росс в окружении двух своих самых близких коллег, Сураи и Маргарет, решила расслабиться: молодые дипломаты высокого ранга сумели справиться с важной задачей. Маргарет выглядела счастливой: она вновь оказалась дома, в США после длительного пребывания в Азербайджане. Элизабет не могла оторвать свой взгляд от её слегка пополневшей фигуры: «Ты стала такой аппетитной после восточных блюд, детка. Я бы хотела тебя в Белом Доме, поближе к себе. Мне тебя так не хватает». Сурая, сидевшая от Маргарет слева, ущипнула её в попу: «Невероятно сьедобная!». Маргарет подарила ей многозначительный взгляд. Элизабет показала девочкам на экран телевидения: показывали кадры приёма в Белом Доме кардинала Монтини. И она рассказала о нечаянной выходке Молли с нижним бельём, чем вызвала хохот подруг. Сквозь бурный смех вдруг раздался телефонный звонок. На проводе была Оливия: «Шеф, с Вами рвётся поговорить Марышкин из России». Элизабет сразу поняла, что звонок связан с проектом резолюции Совбеза: «Соединяй». Затем повернулась к Сурае: «Это Москва. И боюсь, что с плохими новостями, малышка». Голос Марышкина всегда раздражал Элизабет. Но сегодня он звучал особенно противно: «Приветствую Вас, дорогая мисс Росс. Как самочувствие?» Элизабет вежливо поблагодарила: «Как Вы, господин Марышкин?» После краткой паузы министр иностранных дел продолжил: «Неважно, дорогая, неважно. Важно то, что моё руководство считает текст резолюции неприемлимым. Вам придётся снять это с повестки дня. Мне поручено довести до Вашего сведения, что наш представитель воспользуется правом «вето».
Элизабет возмутилась: «Но ведь Ваш представитель заявил мисс Дильбази, что у него и у Вас лично нет замечаний к проекту». Марышкин ответил, не скрывая своего раздражения: «Да-да. Но произошли события, которые вынуждают нас изменить свою позицию». Элизабет сделала вид, что не знает, о чем идёт речь: хотела услышать версию России. Марышкин отбарабанил, как хоршо выученный урок: «Азербайджанские власти в нарушение всех мыслимых и немыслимых международных законов, похитили бывшую первую леди Нурлан Паша-заде и держат её в тюрьме без следствия и суда.»
Элизабет попыталась разрулить ситуацию: «Но послушайте, коллега: эта новость никак не может отразиться на тех изменениях статус-кво в Нагорном Карабахе, которые произошли по вине России». Марышкин сопротивлялся изо всех сил: «Даже если это и так, согласитесь, мисс Росс: мы не можем смириться с таким хамством. Мы имеем обязательства перед семьёй экс-президента. Я уполномочен Вам заявить: если госпожа Паша-заде не будет освобождена и отправлена в Россию до полуночи воскресенья, резолюция не пройдёт голосования.» Разговор можно было считать завершённым. Сурая подсела к шефу поближе: «Нам нельзя сдавать резолюцию Совбеза. Второго такого случая у нас может и не быть в ближайшей перспективе». Элизабет притянула её к себе: «Мне хочется плюнуть на весь мир, когда я вижу перед собой твои томные глаза, детка.» После сочного и вкусного поцелуя, она добавила: «Позвони и попробуй убедить в этом главу Азербайджана. Пусть выжмет из этой сучки все соки и отпустит на все четыре стороны. Похищение в любом случае попахивает противоправно». Марьям Велиева ответила не сразу: в Баку было три часа утра. Стараясь говорить шёпотом, она прошла на кухню, чтобы не разбудить Ника. Но он всё равно проснулся: тихо подошёл сзади, сел на мягкий диван и посадил её к себе на колени. Марьям выслушала Сураю внимательно. Затем чмокнула Ника в губы и ответила: «Согласно уголовному кодексу Нурлан Паша-заде тянет на пожизненный срок. Там огромный шлейф преступлений. Как я могу обьяснить людям её экстрадицию в Россию?» Сурая поставила её перед выбором: «Решение принимать Вам. Если наказание выглядить для Вас более весомым, чем резолюция Совета Безопасности ООН, то я не буду с Вами спорить. Правда, правительство США вряд ли вторично внесет провальную резолюцию в ближайшие год-два». Марьям почувствовала, Ник возбуждается: его фаллос напряжённо упёрся ей в попу. Она хотела было привстать, но поняла, что совершила ошибку: Ник вернул её на место, но уже войдя в неё. Её голос по телефону стал звучать более сговорчиво: «Дорогая мисс Дильбази, я не могу с Вами не согласиться: Ваш аргумент так убедителен». Она повернула лицо к Нику и шепнула: «Какой же ты извращённец у меня!» И уже в трубку продолжила: «Дайте мне полдня: я завтра с утра займусь этим. Мне кажется, я смогу найти достойный выход из положения.» Ник еле дождался конца беседы: подняв Марьям на руки, он отнёс её в постель. Глаза Марьям горели похотливым огоньком: «Ты меня сводишь с ума. Я не узнаю саму себя. Нет-нет...только не так. Хочу сама тебя оседлать, мой генерал. Ты поднял во мне вулкан страсти.» Ник был только рад: обнял руками её скачущие на нём бёдра: «Ты бесподобна в этой страсти. Хочу видеть тебя такой всегда». Марьям припала к его губам, ничуть не снижая скорости скачки: «Иногда я готова тебя насиловать, родной. Тебя это не пугает?»
ДРЕВНЕЕГИПЕТСКИЕ НОЧИ СТРАСТИ. Глава Тридцать Пятая. Жизнь фараона в опасности.
Конец второго тысячелетия до нашей эры ознаменовался в Персии жарким летом и подписанием мира с Ливией. Согласно договору о перемирии лишь две небольшие крепости переходили к Ортаху Второму. Это были те самые крепости, которые несколько лет назад были взяты армией Персии, но так и не стали полностью подчиняться законам стареющего и болеющего царя Джаваншира. Время от времени в них то бунтовали рабы, то отказывались платить дань купцы, то происходили пожары. Иначе говоря, вместе с небольшой территорией царица Эмель избавилась от большой головной боли. Взамен, Персия получила для своих купцов право торговать в Ливии без обложения налогами. После подписания мира и знакомства с дочерью Ортаха Второго, принцессой Ламашпур, Эмель с сожалением узнала, что неотложные дела не позволяют Верховному Жрецу остановиться в Персии даже на одну ночь. Между тем, Эмель уже давно ждала уединённой встречи с Бэнафом, который подарил ей сына, унаследовавшего трон Джаваншир-хана. В сообщение, присланном с гонцом, Бэнаф намекал, что здоровье фараона в опасности. Эмель решила не откладывая, сама нанести визит в Египет и тем самым выразить благодарность Верховному Жрецу. Между тем во дворце фараона назревали неприятности. С наступлением сумерек царица Шепсут потушила большинство свечей, велела подготовить водоём для вечернего омовения и накрыть трапезу с вином и пивом: она ожидала визита лекаря Суротая. Вот уже около года Шепсут позволяла себе раз в неделю любовные утехи именно с ним. Несмотря на почтенный возраст, старый еврей, получивший образование в Риме, знал досконально потребности женщин. Шепсут ни с кем кроме него не получала таких изящных, затяжных и глубоких оргазмов. Впервые с ним, Суротаем, царица-мать поняла: размер фаллоса не всегда может доставить женщине массу наслаждений. Молодой эфиоп Фаристун, которого она назначила главой дворцовой охраны, обладал достоинством более, чем огромным. Но Шепсут предпочитала после него находить удовлетворение с Суротаем: это было нечто необьяснимое. С наступлением ночи Неирэм в сопровождении рабыни Шулы решила нанести неожиданный визит к свекрови, царице-матери Шепсут. Но как ни странно, она не смогла войти в её покои: двери были заперты изнутри. Это было подозрительно. Согласно тысячелетним традициям, установленным фараонами, двери во всех помещениях дворца не имели замков . Неирэм поняла, что Шепсут не хочет быть застигнутой врасплох, как в прошлый раз. Но и империатрица никогда не отступала от своих намерений. Ненадолго задумавшись, она велела Шуле принести хворост, насыпать его в медную посуду, поджечь и пристроить у дверей в опочивальню свекрови. Спустя несколько минут густой дым, направленный воздушным потоком, стал заполнять покои Шепсут. Ещё через некоторое время двери распахнулись настежь и обнажённая Шепсут столкнулась лицом к лицу с Неирэм. Империатрица руками втолкнула Шепсут назад, резко отшвырнула ногой горящий хворост. Её властный голос заставил Шепсут задрожать: «Я вижу он не слишком стар для тебя!» С этими словами она откинула балдахин, за которым сьёжившись от страха лежал в постели лекарь Суротай. Неирэм уселась в кресло: «Кто из вас двоих больше всего хочет смерти фараона ? Отвечайте, животные!» Лекарь Суротай бросился к её ногам в чем мать родила: «Я всего лишь исполнитель воли . Пощади меня, о великая империатрица.»
Шепсут подошла к Суротаю сзади и ногой сбросила его в открытый водоём для ночных омовений: «Я своими руками уничтожу тебя! Ты обьяснял мне это страшной болезнью моего сына!» А затем повернулась к Неирэм: «Боги мои свидетели, что я поверила этому лгуну. Он пугал меня тем, что только его настои и порошки способны избавить фараона от страшного недуга. Позволь мне доказать тебе это, Неирэм» Она отошла в соседнюю комнату , принесла небольшой папирус и протянула его империатрице. Папирус гласил о способах лечения фараона с подробным перечислением трав, снадобий и советов по применению. Шепсут обьяснила: «В тот день, когда я нанимала его лекарем, он изложил всё это своей рукой».
Неирэм подозвала к себе Суротая: «Ответь мне, покойник, на первый вопрос – твоя ли рука писала этот папирус?» Увидев кивок его головы, царица спросила: «А теперь громко и внятно отвечай мне: кто поручил тебе это преступление? Кто посмел поднять руку на императора Египта?» В наступившей тишине все услышали еле слышный голос Суротая: «Рим. Консул Умберто Марий». Неирэм вынесла свой краткий вердикт: «Бросить Суротая в подземелье и назначить дату суда над ним после возвращения Верховного Жреца». Шепсут, проводив Неирэм, вызвала к себе Фаристуна. Она обьявила ему, что с сегодняшнего дня он больше не глава охраны дворца, а стал её наложником. Фаристун опустился на колени и поцеловал подол туники Шепсут: «О великая владычица, я готов умереть за одну лишь улыбку на твоём лице.» С первыми лучами солнца усталый с дороги Бэнаф вошел в Храм и вызвал к себе Зиббу. Он поручил её вниманию свою новую пассию, Фарди. После лёгкой трапезы, он вместе с Неирэм отправился к фараону.
Мерик Ра не спал всю ночь, испытывая неимоверные боли в желудке. Верховный Жрец приложил ладонь к его животу и посмотрел на Неирэм: «Ему остаётся жить всего лишь несколько дней. Есть лишь одно спасение. Оно у царицы Персии Эмель. Я пробовал из её рук зелье, способное воскрешать из мёртвых. Отправь к ней гонца, как можно скорее». Гонец, снаряжённый в Персию, вернулся спустя полдня, но уже вместе с царицей Эмель: они встретились на полпути. Зная о болезни фараона, она прихватила с собой особую настойку. Это чудо, спасшее немало жизней, передавалось женщинами племени Умлу из поколения в поколение. Эмель хранила способ приготовления, доставшийся ей от бабушки, как зеницу ока. Верховный Жрец как-то испытал силу этого зелья на себе. Эмель намочила свои руки в настое и стала протирать тело фараона. На глазах у Неирэм и Бэнафа стала исчезать желтизна кожи императора. Спустя некоторое время Мерик Ра открыл свои веки и попросил воды. Эмель протянула ему кубок , предварительно добавив в него несколько капель настоя. Фараон выпил с жадностью. Его губы расплылись в улыбке: «Я не испытываю болей в желудке. Кто из вас мой спаситель?» Неирэм обняла гостью: «Царица Персии, Эмель». Неирэм позвала любимую наложницу фараона, Хатун, и велела не оставлять императора одного ни на одну минуту. Повернувшись к царице Эмель, Неирэм пригласила её в тронный зал и усадила рядом с собой. Велела созвать большой совет империи. Спустя некоторое время в зал вошли все жрецы, готовые услышать от царицы важное сообщение. Неирэм обьявила всем, что фараон полностью излечился от тяжелого недуга. И Египет должен благодарить за это царицу Персии Эмель. Затем в присутствии своих вельмож, Неирэм преподнесла царице Эмель один из своих золотых головных украшений: «О царица великой Персии, сестра моя Эмель. Прошу тебя располагайся в моем дворце, как у себя в доме. Все мои слуги готовы исполнить любую твою волю. Отпускаю тебя в твои покои, потому что знаю: ты устала с пути».Неирэм обняла Эмель и проводила её до двери. Вернувшись к трону, она пригласила к себе царицу Шепсут. Усадив рядом с собой, Неирэм велела одной из жриц, Хэшаба, подойти поближе. Она обьявила: «Боги пожелали, чтобы преподобная Хэшаба стала моим царедворцем. Начиная с сегодняшнего дня её воля должна быть для всех моих вельмож законом для исполнения.» Шепсут привстала и шепнула Неирэм на ухо: «Жрицы не могут иметь мужчин. Твоя Хэшаба спит с моим рабом Сукремом». Неирэм выслушав Шепсут, велела пригласить Сукрема. Молодой огуз вошёл через пять минут. Опустился на колени перед империатрицей. Неирэм подозвала писаря и велела изложить на папирусе свободу рабу Сукрему . Затем велела Хэшаба назначить его главой охраны дворца. При этих словах Шепсут покинула тронный зал, не скрывая своей злости и затаённой обиды. Империатрица Египта взяла бразды правления в свои решительные руки. Эмель встретила Верховного Жреца у порога своих покоев: «Я готова была ждать тебя у этих дверей до конца света. Ведь не могла же я проделав такой длинный путь, не доказать тебе, мой владыка, свою бесконечную любовь и преданность.» Бэнаф почувствовал в обьятиях изнывающий вулкан страсти. С тех пор, как он овладел Эмель в последний раз, прошло немало времени. Родив сына, Эмель из юной и пылкой принцессы превратилась в сочную, зрелую и шаловливую царицу.
Под рукой он ощутил полные и упругие груди женщины, которая не знала соития слишком давно. Её округлившиеся после родов ягодицы не скрывали жажды испытать мужскую ласку.
Она нежно упросила его не спешить: уложила на спину в постели, усыпанной лепестками роз. Непрерывно обжигая его своими изголодавшимися глазами, Эмель чуть прикоснулась губами к заветному столбу. Её горячее дыхание подняло фаллос словно волшебство. Бэнаф давно не испытывал такую волну желаний. Персиянка обласкала фаллос с таким вожделением и пристрастием, что владыка не смог дольше лежать безучастно. Он входил в Эмель в эту ночь с трёх разных сторон. И в каждой позе она казалась ему олицетворением несовместимых вроде бы ипостасей: непорочности и разврата, девственности и опыта, вседозволенности и целомудрия.
К утру они оба с сожалением поняли, что такие встречи между ними не могут быть слишком частыми: Египет никогда не станет мужем Персии. (продолжение следует)