АБШЕРОНСКИЕ ФРЕСКИ. Бейдулла Манафов

ВСТУПЛЕНИЕ.

Позвольте вступить. Раскрою задумку сразу: сюрпризы хороши для всех, кроме моего читателя. Далёк от цели грузить вас ещё одним патриотическим опусом о месте своего рождения. Мне больше по душе угощать вас необычными новеллами-фресками, сдобренными юмором и чуточку сарказмом. Друзей прошу не спешить клеймить автора в предательстве. Врагам советую отправиться в задницу: там всё настолько натурально, что в критике не нуждается. Полуостров, который вошёл в чрево шаловливой Хэзэр, многим кажется вздёрнутым клювом. Но он только на первый взгляд напоминает птицу. Не спешите с выводом. Вначале познакомьтесь с теми, кто населяет мыс с незапамятных времён. В глазах почти каждого взрослого абшеронца вы прочтёте его тайные помыслы. Тайные и зазывающие. Моя версия силуэта полуострова несколько иная. Абшерон всем своим существом и даже названием мне кажется воплощением страсти и эротики. И так называемый клюв - вовсе не клюв. Присмотритесь внимательно: стоит вооружить свою фантазию, и перед вами фаллос гиганта из каменного века.

В названии полуострова есть две основы: вода (Аб) и солнце (Ра). Не они ли создали нас с вами? В их сочетании столько эротики, что Земля скоро сама забеременеет от избытка самок и самцов. На Абшероне, как и в других частях зарождения нашей самовлюблённой цивилизации, испокон веку жизнь рассматривалась с точки зрения известных желаний самцов и критических дней у самок. Это потом появилась тяга к власти, сокровищам, золоту, деньгам, одежде. Только спустя десятки тысяч лет мы стали думать о выборе партнёров и позах соития. Значительно позже Всевышний отправил к нам своих посланников с кратким списком запретов, грехов, извращений. Слишком поздно появились и наставники-священнослужители с дорогостоящими храмами. Наш с вами мир к тому времени уже погряз в похоти и разврате. Весь. Включая и самих наставников. Если предыдущий абзац не вызвал у вас нравственного и морального протеста, то с чистой совестью переходите к моим фрескам. Приятного чтения: я сам люблю читать с бокалом вина и кусочком гастрономического шедевра. ГЛАВА ПЕРВАЯ. ТОВАР ВЫСШЕЙ ПРОБЫ.

Мясная лавка Мамедали находилась в двух шагах от северных ворот в «Ичэри шэхэр» (Старый, или внутренний город). Некогда она с самого утра и до наступления сумерек была полна покупателей. Здесь можно было купить любую часть телёнка и ягнёнка, свежую птицу и потрошки, рёбра для кябаба, гурманные бараньи яйца и внутренности для излюбленного многими «джыз-быза». Как вы понимаете, название напоминает звуки процесса поджарки. Хотя, старики помнили и неприличное название для этого блюда, не к столу будь сказано. Но с приходом к власти большевиков многое изменилось в жизни горожан: одних потянуло за рубеж, других – к оставленному ими имуществу, третьи стали внимательно следить за чужими жёнами, своими любовницами и всегда вкусными соседками. Работы у народа стало меньше, а времени больше. Доходы лавки падали с каждым днём. Горожане стали меньше потреблять мяса. Мамедали был вынужден уволить двух помощников, расстаться с юной любовницей Наташей-молоканкой и сдать в аренду летнюю дачу в Мардакянах. Жена Месмэ-ханым, с которой они прожили тридцать лет, решила не мозолить ему глаза и переехала к сыну. Он учительствовал в сельской школе в Шемахе. Закрыв лавку с наступлением сумерек, Мамедали по привычке завернул кусок бараньих рёбер: любил иногда побаловать себя кябабом. В тёмном далане (переулок) при свете луны он заметил, идущую перед ним женщину. Несмотря на длинную до пяток чадру, в её походке и фигуре угадывалось упругое тело. Мамедали ускорил шаг, чтобы попытаться расмотреть её поближе: уж слишком ритмично дразнились перед взглядом молоденькие ягодицы. Он узнал её: это была его новая соседка Пикэ-ханым. Её муж молла Муталлиб недавно купил дом по соседству с Мамедали для неё, своей второй жены. Он владел фабрикой хны в Тебризе и жил там вместе с первой женой и детьми. Бывая в Баку, он часто заглядывал в мясную лавку Мамедали. В последний раз, стараясь не смотреть в глаза, просил приглядывать за Пикэ-ханым: «Очень трудно стало часто пересекать границу». Уходя, подарил несколько мешков с хной: «Обрадуй своих женщин». Мамедали отправил пару штук жене, а другую часть продал по достойной цене: хна была отличного качества. Чего стоили только сами мешки, сшитые из шелковистого бархата! И на каждом красовалась изящная тиснённая золотом вязь с именем владельца товара, его адреса в Иране. Сравнявшись с соседкой Мамедали вежливо поздоровался и открыл калитку, пропустив её вперед: «Да хранит тебя Всевышний, ханым, что-то редко ты стала заходить в мою лавку. Неужели потеряла интерес к мясу?» И тут же поймал себя на мысли, что фраза на одном из местных наречий могла прозвучать несколько двусмысленно. Пикэ-ханым остановилась и повернулась к нему, приоткрыв свои почти детские глаза: «Пусть Всевышний и тебя бережёт. Интерес не потерян, сосед, вкус всегда на губах. Но как мне снять пробу? Мой ага (хозяин) далеко от меня » . Намётанный глаз Мамедали заметил в её глазах лёгкий юмор. Чуть приглушив голос, он наклонился к её уху: «Чтобы камень обрушился на головы этих большевиков! С ними наши женщины худеют на глазах. Пусть настанет день, когда и молла Муталлиб вернётся к тебе поскорее, прекрасная Пикэ». Под чадрой раздался глубокий вздох: «Сомневаюсь. Слышала, что большевики скоро запретят многожёнство. И мне будет совсем не до мяса.» Мамедали не нашёл, что ответить: она была так иронично близка к истине. Он протянул соседке пакет с мясом: «Возьми и пожарь мои рёбрышки. Если пришлёшь мне кусочек, буду молиться за твоих покойных родителей». Она растерялась. Не знала, насколько прилично брать брать у соседа мясо. Не будет ли это означать измену Муталлибу? Подумав минуту, она всё же взяла пакет: «Давай я быстро сделаю бастырму, а ты разожги свой мангал. Пусть Всевышний пошлёт нам аппетит.» Мамедали провожая её взглядом, тихо прошептал про себя: «Считай, что мой мангал уже готов к твоей бастырме». Удаляясь, она ответила ему своими качающимися, как мясные гири, бёдрами. Когда угли стали искриться ярко-жёлтым пламенем, Мамедали увидел, как Пикэ-ханым направляется в сторону его дворика. Под тёмной кэлагаи (шалью) колыхалась длинная цветастая юбка. Прикрывая шалью пол-лица, она протянула кастрюлю с рёбрами, облитыми виноградным уксусом и с накрошенным на них луком. Мамедали с хитрецой спросил: «Посолить-поперчить не забыла?» Пикэ вспомнила старый и знакомый всем в те годы шувелянский анекдот, в котором ключевой фразой была «Он начал с моей соли , а кончил своим перчиком". Засмеявшись, она ответила примерно в том же духе: «Как принято в Шувелянах». Мамедали с хохотом оценил шутку и предложил ей пройти в дом, накрыть на стол: «Да воздаст Всевышний тебе вдоволь и соли, и перца, а мне - твои недуги». Налив себе из колодезного ведра, Мамедали обмылся перед совершением вечерней молитвы . Войдя в дом, он зажёг керосиновую лампу и увидел сидящую на коленях при свечах Пикэ-ханым: она была в ожидании соседа, чтобы совместно вознести ночную молитву. Он присел на колени рядом с ней. Прежде чем приступить к молитве, Пикэ-ханым еле слышно напомнила: «Сегодня первая пятница месяца Раджаб». Мамедали почувствовал прилив энергии: это была ночь зачатия Пророка. Он получил ответ на волнующий его вопрос: станет ли Пикэ его женой этой ночью? Предложил сесть за трапезный стол. Но она мягко возразила: «Люблю старые обряды: мои бабушки ели, сидя на коврах с подушками». Он с улыбкой уселся поближе, подогнув под себя ноги. Она по-прежнему придерживала рукой келагаи. Мамедали разделил пополам лепёшку, вложил туда сыр-мотал, остро пахнущую зелень тархун, ломтик ароматного пиршагинского помидора и протянул к её губам: " Во имя Аллаха милостивого и милосердного». Пикэ сняла платок и раскрыла губы. Мамедали увидел перед собой волшебной красоты глаза, точёные брови, румяные щёки и пухлые губы девственницы. Она приняла свёрнутый в трубочку лаваш своими губами, откусила небольшой кусок и произнесла: «Да придаст Аллах тебе мощи, ага» и принялась медленно жевать. Это прозвучало для Мамедали, как готовность принять его, как хозяина. Его рука всё ещё застыла в воздухе: «Аллах велик! Ты краше луны, Пикэ-ханым. Да благословит Всевышний родивших тебя! Твоя красота может поднять даже покойника из могилы!» Её глаза опустились к его согнутым в коленях ногам: на левой стороне вырос волнительный силуэт желаний. Постель она накрывала на полу. Молча, дрожащими руками и танцующими бёдрами. Взглядом испросив разрешения у Мамедали, она потушила лампу. Он не видел, как она раздевалась. Наконец, приподняв край йоргана (стёганное одеяло) , Пикэ проникла в постель и голой спиной подвинулась к нему. Он прижался к ней и услышал её шёпот: «Пусть Аллах простит наши грехи. Отдаюсь твоей воле в ночь Рэгаиб. Возьми меня, да будет твоё семя благословенным». Мамедали входил, словно султан в свои владения. С первых секунд он понял, что его желают и ждут. Не прошло и нескольких минут, как он услышал её задыхающийся гортанный стон: «Ты овладел мной, ага. Я теперь принадлежу тебе». Он взорвался так мощно, как это происходило с ним лишь в далёкой молодости. С первыми петухами Мамедали проснулся совершенно другим человеком: Пикэ оказалась фантастически вкусной. Но в постели её уже не было. Она видимо, ушла к себе ещё ночью: убереглась от соседских взглядов и сплетен. Оберегая репутацию и Мамедали. Помывшись холодной водой из колодца, помолившись и одевшись для нового рабочего дня, он по пути решил заглянуть к соседке. Пикэ, занятая уборкой, не заметила, как он вошёл. Стояла в тонкой ночной сорочке и нижней юбке-шароварах. Подняв голову, она с улыбкой приветствовала своего хозяина:«Пусть твоё утро принесет прибыль, ага». Но тут же вспомнила о своём наряде и побежала одеваться. Мамедали с аппетитом рассматривал её шаловливые ягодицы в шароварах и взорвался смехом. Она повернулась спиной к зеркалу и поняла, в чем дело. Шаровары были сшиты из мешковин с хной. Причём, лицом наружу. Надпись зазывала непотребно: «Malı əla əmanəti Molla Mütallib” (“Товар высшей пробы от Моллы Муталлиба). Пикэ гордо вернулась к нему в тёмной длинной юбке и с платком до пояса. Её глаза горели гневным огнём: «Что случилось, джаным (душа моя)? Вчера ночью ты клялся, что одной ногой побывал в раю, а сегодня смеешься. Неужели рай оказался слишком тесным для твоей ноги?»

Мамедали не успел ответить: за его спиной раздался цокот копыт. Это был городовой Бала-ага на своей дряхлой зангезурской кобыле: «Пусть Аллах сближает всех соседей с раннего утра.» Пикэ-ханым покрылась густой краской и отошла от окна. После многозначительной паузы Бала-ага добавил: «Меня за тобой послали, Мамедали. Сам Нерсесов хочет тебя видеть у себя в ЧК». (продолжение следует)