АБШЕРОНСКИЕ ФРЕСКИ. Бейдулла Манафов.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ОТ МОСКВЫ ДО САМЫХ ДО ОКРАИН. Визит в Бакинскую женскую гимназию вовсе не входил в планы Фатали-хана: он прибыл в Баку по личным делам. Но генерал-губернатор Потулов Лев Владимирович после обильного обеда с депутатом Думы Хойским, заплетающимся языком настоял: «Никакие причины не могут быть приняты, мой друг. Вы обязаны своими глазами увидеть, как прекрасны мусульманские гимназистки.»

Он тут же велел запрячь фаэтон и вместе с Фатали-ханом отправился к зданию гимназии. Его порученец предложил повременить, чтобы он успел предупредить начальницу. Но генерал-губернатор, принявший на душу очередной грех, остановил его: «Нет уж, голубчик! Я эту Софью Ивановну хочу застать врасплох!» Госпожа Вальд, будучи немецких кровей, отличалась не только строго консервативным взглядом на жизнь, но и обладала строптивым характером. Гимназисткам внушал страх её мужской баритон, невероятно большая грудь и кобылиные бёдра. Ходили слухи, что она порой позволяла себе учинять над непослушными девочками индивидуальные порки у себя в кабинете. Когда колесница Потулова подьехала к зданию гимназии, уроки были давно завершены. Светились лишь пара окон, и они обозначали кабинет начальницы на втором этаже. Привратник низко поклонился с почтением и хотел было побежать с докладом, но губернатор приложил палец к губам и велел ему стоять на месте. Поднявшись по широкой лестнице, Лев Владимирович и Фатали-хан оказались в просторной приёмной. Секретарь уже ушла домой, и гостям пришлось войти без доклада. К их удивлению кабинет был пуст. Но откуда-то раздавался еле слышный стон. Фатали-хан направился к двери, которая по всей вероятности вела в умывальню. В полумраке он увидел почти обнажённую пожилую женщину, лежащую на диване с раздвинутыми в разные стороны ногами. Руками она удерживала за локоны девицу, уткнувшуюся лицом к её плоти. Гимназистка стояла на коленях со спущенными панталонами. На её ягодицах были видны следы от плети. Софья Ивановна вскочила и завопила на всю гимназию: «Сию же минуту вон! Как Вы посмели? Я упрячу Вас в кутузку!» Но тут же запнулась, когда за спиной Фатали-хана увидела знакомое лицо генерал-губернатора. Фатали-хан привёз девицу с собой в гостиницу «Империал». Это была Айна, которой исполнилось лишь пятнадцать. Накормив и напоив, он показал Айне купальню и заперся у себя в спальне. Она вошла к нему в полночь, завернувшись в простыню: «Не прогоняй меня. Я знаю, что нравлюсь мужчинам. А ты мне понравился своими усами.» Фатали-хан хотел её прогнать, но потом решил попробовать заняться воспитанием: «Садись. И расскажи о себе сначала.» Поняв приглашение по-своему, Айна обнажилась и юркнула к нему под одеяло. Фатали-хан успел заметить её стройную фигуру, маленькие, но зрелые груди и волнительный лобок. Он понял, что ночь ему предстоит не из простых: «Даже не расчитывай на меня, душенька: я не не из тех, кто лишает девиц непорочности.» Айна прижалась губами к его усам, а потом шепнула: «Можешь не переживать: я познала это впервые, когда мне было триннадцать. Причём, меня передавали из рук в руки два брата, по очереди.» Фатали вздрогнул: «И как зовут этих подонков? Где я их могу найти, чтобы засадить в тюрьму?» Тёплая рука Айны нащупала то, что порой непослушно нашему воспитанию: «Их зовут Мир-Салам и Мир-Джафар, они из нашего кубинского села Пирэбедиль. Но ты не можешь прямо сейчас отправляться в путешествие: твой «меч» хочет сначала войти в меня.» Фатали-хан посмотрел на неё строгим взглядом и хотел было ответить, но Айна вошла своими губами сквозь его знаменитые на всю Госдуму усы. Рука так сжала головку, что Фатали был готов отложить наказание юных извращенцев на потом. Её голос вернул его в молодые годы: «Выключи свет. Я пока тебя стесняюсь.»

Первое правительство независимого Азербайджана на своём заседании в Тифлисе провозгласило создание нового государства на Южном Кавказе. Утомлённый премьер Хойский у дверей своего временного жилья увидел молодую стройную особу. Она подошла вплотную, и он узнал её: «Айнуша, здравствуй милая. Как ты повзрослела! Тебе должно быть уже...» Она помогла: «Двадцать три, Фатали-хан. Время летит.» Он пропустил её вперед и оглянулся: никого следом не было. Фатали предложил ей «солдатский паёк»: червствый хлеб и кусок грузинского сыра: «Всё чем могу тебя угостить. К сожалению, время не только летит, но и морит людей с голоду». Айна села, сложив ногу на ногу и ухмыльнулась: «Пора вам признаться, что без большевиков, без России, без Ленина вы не способны управлять своей губернией.» Фатали-хан замер от неожиданности: «Даже не предполагал, что ты можешь ... Ты кажется, ведь дочь Махмуд бея? Ты ведь Мусабекова? Что тебя связывает с русскими?» Айна вынула из сумки пачку папирос и закурила: «Мне странно слышать такие вопросы от тебя, русского юриста, бывшего депутата русской Думы. Ты даже по-азербайджански говорить не умеешь.» Фатали-хан сел на край кровати и откинулся к стенке: «Но ведь и в России немало русских, которые не приемлют большевизм. Чем он стал привлекательным для тебя, Айнуша?» Айна встала, потушила керосиновую лампу и при свете луны, заглядывающей из широкого окна, разделась. Оставшись в одних панталонах, она опустилась на колени перед его ширинкой и прежде чем обласкать губами, ответила: «Русские относятся к нам, женщинам , с пониманием. У них нет запретов, присущих исламу.» Утром Фатали-хан проводил её на вокзал: «Ты так и не сказала, к кому ты едешь в Москву?» Айна поискала в сумке маленький блокнот и прочла: «Его зовут Максим Максимович Литвинов, он заместитель наркоминдела. Не уверена, что он примет меня, но постараюсь.» Фатали-хан отвёл её в здание вокзала, взял у смотрителя ручку с чернилами, кусок бумаги и стал что-то писать каллиграфическим почерком. Протянул письмо Айне: «Вообще-то его звать Меер-Генох Моисеевич.» У Айны округлились глаза: «Он еврей?» Ответ Фатали зазвучал по-мусульмански: «Валлах." И тут же уточнил: " Кстати, это его фамилия.»

Литвинов , только что вернувшийся из Лондона , был размещён в просторной квартире на втором этаже в доме бывшего Удельного ведомства по личному поручению Ленина. Его молодая жена венгерского происхождения Айви Лоу уговорила его и задержалась пока в Англии: международная ситуация складывалась совершенно непредсказуемо. Максим Максимович, выпив горячего кипятку с сахаром, уже собрался было прилечь, когда в дверь постучался постовой Кондрашов: «Ваше благородие...Простите, товарищ комиссар. Там внизу к Вам дама просится. На вид вроде не потаскуха.» Он переминался с ноги на ногу комкая в руках кусок бумаги. Литвинов махнул рукой: «Гони прочь. Я устал.» Кондрашов пролепетал «Так точно» и положив на стол бумагу, собрался уйти. Однако услышал грозный голос хозяина квартиры: «Не надо здесь сорить, любезный. Что это за мусор ты оставил на столе?» Кондрашов возмущенно ответил: «Никак нет, товарищ комиссар, не мусор. Это бумага от той самой дамы. Просила передать Вам.» Прочитав записку, Максим Максимович сразу узнал автора: «Отставить, рядовой Кондрашов! Зови даму наверх.» Перед ним стояла белокожая, черноволосая, черноокая молодая женщина в модном наряде французского покроя: «Простите ради Бога, Максим Максимович за столь поздний визит. Я –Айна Мусабекова из Баку, направлена на учёбу в Коммунистический университет. Но Ваш давний друг премьер-министр Азербайджана господин Хойский просил непременно зайти вначале к Вам.» Литвинов стоял словно старшеклассник, уличённый в мастурбации. Опомнившись, быстро кинулся к шкафу и надел френч военного покроя: «Прошу Вас, госпожа... Мустафабекова... садитесь. Очень рад знакомству. Позвольте предложить Вам ...вот это из Англии... шотландское.. даже врачи рекомендуют» Усадив гостью, он вытащил две рюмки и разлил виски. Айна заметила, что руки у него задрожали. Она посмотрела ему в глаза в упор: «Мусабекова я. Но для Вас могу быть даже Мустафой. Но женского рода.». Она взяла у него рюмку и пригубила своими густо напомаженными губами. Литвинов вытащил из другой ячейки шкафа большой кусок копчённой говядины, батон белого хлеба и достал из кармана френча перочиный ножик: «Вот так оказывается живут русские комиссары. Никогда не мог себе представить там у себя в Лондоне.» Он сел на стул и только сейчас обнаружил, что длинный разрез на платье Айны соблазнительно обнажил её шёлковые фиолетовые чулки. И даже резинки белых панталон, которые плотно облегали полные ноги чуть выше колена: «К черту всё! Иногда даже хочется плюнуть на этих большевиков и вернуться в Европу.» Налил по второй: «Давайте выпьем ... за знакомство.. госпожа..» И услышал от неё то, что давно ждал: «Зовите меня просто Айна.» Он протянул рюмку навстречу ей: «Максим. Для Вас всегда Максим.» Айна протянула свою рюмку к его губам, потянув к себе его рюмку. Максим Максимович был в восторге от её пухлых малых губ: «Вы бесподоно хороши, Айна.» Сев к нему на колени на широком диване, Айна нисколько не удивилась некоторому оживлению на своих ягодицах: «Милый, не надо меня смущать: потуши свет, а то мне как-то неловко так вот сразу..» Покрывая её плечи страстными поцелуями, Максим зашептал задыхающимся голосом: «Божественная моя.. Обещай мне ...в следующий раз хочу лицезреть твою красоту при свете...» Айна оседлала его с трудом: английский образ жизни не прошёл даром для Литвинова. Убедившись в том, что достоинство комиссара уже в плену, Айна стала медленно и ритмично входить дела наркоминдела России: «Хочу вкусить тебя, милый, работая под твоим начальством. Кстати, не против и Сандуновских бань». Наутро замкомиссара наркоминдела Максим Максимович Литвинов знакомил своих коллег с новым секретарём отдела Ближнего Востока Айной Мусабековой, а по мужу - Султановой. Перед концом своего первого рабочего дня, её вызвал к себе Георгий Васильевич Чичерин, народный комиссар иностранных дел России. Айна вошла в кабинет главного босса, когда он разговаривал по телефону: «Феликс, неужели ты веришь этому хаму? Да, я работаю по ночам. Но это вовсе не значит, что я педераст! Строго между нами: меня можно назвать ловеласом, но не педерастом.» Прикрыв рукой трубку, Георгий Васильевич пригласил Айну, показав на стул, стоящий рядом с его креслом. Айна изящно подняв широкую юбку, уселась на край стула, однозначно обнажив свой бедро. Глаза Чичерина устремились именно туда: «Так и передай всем товарищам, я терплю его только потому что его рекомендовал мне сам Владимир Ильич.» Он рукой поправил подол юбки, и их глаза встретились. Отключившись от беседы, Чичерин повернулся к ней с улыбкой: «Поздравляю Вас, госпожа Мусабекова...или Султанова?» Она загадочно улыбнулась в ответ: «Для Вас, товарищ комиссар, просто Айнуша. Можете располагать мной и днём, и ночью.» Его рука погладила собственную ширинку: «Айнуша – это даже очень по большевистски, по-ленински. Не затруднит ли тебя, Айнуша, повернуть ключ в замке: тут слишком много любопытных глаз.» Когда Айна вернулась к его креслу, она совсем не удивилась откровенности хозяина кабинета: он был готов гораздо лучше и ярче, чем его заместитель-оппозиционер, вернувшийся из туманного Альбиона. Чичерин так увлёкся восточными ласками, что не сразу услышал телефонный звонок: это был Ильич. Продолжая эмоционально летать в поднебесье, он пытался отвечать на его вопросы кратко и логично. Но взрыв подобрался предательски неожиданно. Владимир Ильич, услышав громкий и откровенно интимный стон своего министра, захихикал по-ульяновски: «Ну вот, батюшка Вы мой! Теперь Вам уже не отвертеться: я поймал Вас на месте преступления! Передайте Вашему партнёру Джугашвили, чтобы срочно отправлялся в Царицын. И хватит вам заниматься совокуплением на рабочих местах! Расстреляю! Причём, под дружный хохот товарищей по политбюро!» (продолжение следует).