THE MAXIMERON-2 Erotic stories By Guiseppe & Mirriam Becaccio Авторский перевод с английской ру

ДРЕВНЕЕГИПЕТСКИЕ НОЧИ СТРАСТИ. ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ. Мавзолей любви. Царица Персии Эмель вошла во временную усыпательницу в пирамиде фараонов в чёрной траурной тунике и с опущенным на лицо чёрным платком. Её под руку вёл молодой Бейнур, недавно ставший её супругом. Их сопровождала многочисленная свита плакальщиц. Громкие стенания и рыдания эхом прокатились под сводами молельни. У самой усыпательницы опустившись на колени стояла согбённая горем молодая женщина. Это была империатрица Египта Неирэм. Эмель упала на открытый сакрофаг и обняла руками тело дочери Муниры. Её голоса никто не слышал. Но все видели, как трясутся её плечи и тонкий стан. Мунира лежала, обработанная воском и мазями, как живая статуя. Процесс бальзамирования должен был начаться ночью. Но фараон велел дождаться решения матери, царицы Эмель: хочет ли она захоронения Муниры в египетском Храме, или в семейном пантеоне в Персии. Фараон Бенаф стоял спиной к молящимся и плакальщицам, воздев руки к Небесам и шепча молитвы. Перед ним стоя на коленях и склонив голову, сидела царица Хэтская Румия. Ещё недавно она готовилась принять Муниру в свою семью, выдав замуж за сына. И была последней, с кем Мунира разделила ложу любви и страсти. Дождавшись завершения молитвы, Румия последовала вслед за фараоном в его покои: после смерти Муниры он вновь принял прежний облик и выглядел разбитым горем. Таинство, совершенное над ним, Мунира унесла с собой к своим Божествам. Бенаф тяжело опустился на царское ложе и Румия помогла ему лечь на спину. Вызвав рабыню, она спросила: «Кто из слуг кормит грудью новорожденного?» Невольница прикусила палец и вспомнила: «Моя сестра, Лунир. Сейчас приведу сюда.»

Лунир оказалась пышногрудой девочкой-подростком. Румия подвела её к прикрывшему свои веки фараону и велела обнажить грудь. Лунир мгновенно подняла вверх тунику, скинула её и прилегла обнажённой справа от Властелина. Фараон открыл глаза и увидел перед своими губами тёмный сосок на белоснежной груди. Из соска уже капало вожделенное материнское молоко. Спустя несколько минут Лунир ловко переместилась на левую сторону фараона и приблизила к его губам другой сосок. Фараон облизнул губы, улыбнулся и ласково посмотрел на девочку-мать: «Ты так обильно напоила меня, что я даже почувствовал голод.» Румия заметила, как оживился его фаллос. Она прогнала Лунир: «Иди к себе, детка. Я теперь и сама справлюсь». Её губы с жадностью вобрали в себя гордость всего Египта. Соединив губы с плотью, Румия умела своим взглядом приблизить миг блаженства . Фараон облегчился и глубоко вздохнул. Румия по опыту знала: наступила минута душевной близости с Повелителем: «Властелин мой, позволь мне обратиться к тебе с мольбой: Мунира волей Богов должна была стать моей невесткой. И царство хэттов вправе соорудить мавзолей для святой жрицы. Хочу, чтобы мне отдали её тело.» Фараон обнял Румию: «Знаю, что вы с ней были ближе, чем свекровь и невестка. Она проникла в твою душу, в твой разум и в твое тело. Мне будет нелегко уговорить её мать, царицу Эмель. Но я постараюсь.» Румия встретилась с Эмель утром. Царица Персии провела эту ночь у тела дочери. Глаза её были красными от слёз. Голос дрожал и был еле слышен: «Расскажи мне про ночь любви, которую она провела с тобой. Мне важно знать каждое слово, которое она оставила после себя.» Спустя два дня по приказу царицы Хэтской был срочно вызван строитель из Хаййаса, провинции фрикийцев по имени Фердан. Это был мужчина средних лет, успевший прославиться далеко за пределами страны.

Румия подозвала его ближе к трону и обратила внимание на голубые глаза и мужественный лоб. Фердан, внимательно выслушав царицу, послушно склонил голову: «Сколько времени ты даришь мне, чтобы удивить тебя красотой Мавзолея Муниры?» Румия была сконфужена: «Я никогда не занималась строительством, и даже не представляю себе, что тебе понадобится от меня.» Фердан припал на одно колено: «Царица моя, от тебя потребуется лишь благосклонность к моим усердиям. Я найму тысячу рабов и построю храм-усыпательницу за месяц.» Румия удивилась: «Так быстро? Наверное, ты собираешься просить у меня пол-казны?» Фердан поцеловал подол её туники: «Нет, Солнцеликая. Единственная моя просьба будет иной, чем обычная плата.» Румия была заинтригована: «Проси, что хочешь, загадочный Фердан». В ответ она услышала горькую историю: «С тех пор, как покойный царь Супиллим Второй казнил моего отца, вождя племени фрикийцев и взял в рабство его жён, и среди них мою мать, я вынужден был скрываться в Персии. Только несколько лет назад, сменив имя, я вернулся на родину предков вместе со своей дочерью Хуран. Но один из соплеменников выдал меня Арэму, нынешнему князю Хаййаса. Он будучи потомком армани, ищет любой повод, чтобы унизить фрикийцев. Увидев мою дочь, он пригрозил мне: если не отдам её в гарем после зрелости, он казнит меня, как преступника. Через месяц ей исполнится четырнадцать, и за ней придёт стража князя Арэма». Румия выслушала его до конца и содрогнулась: «Почему ты не явился ко мне раньше, до того как мне понадобились твои услуги?» Фердан поднялся с колена: «Князь Арэм сообщил мне, что ты разделяешь с ним ложе любви, и настоящим властелином царства является он. Но сегодня городские сплетни сообщили о том, что ты была в любви со жрицей Египта Мунирой.» Румия снарядила колесницу и отправила царедворца в Хаййас: «Привези мне дочь Фердана, красавицу Хуран.Целой и невредимой. Кто приблизится к ней, будет казнён немедленно». Колесница вернулась через полдня. Всадник с печальным видом сообщил царице, что царедворец обезглавлен по приказу князя Арэма. А юная Хуран тщательно спрятана в одном из его многочисленных дворцов.

Румия поняла, что это означает восстание провинции Хаййас. Она вызвала к себе сына, Бенали: «Мне не на кого больше расчитывать: племя армани обьявило нам войну. Что ты предлагаешь, сынок? Есть два выбора: отделиться от Хаййаса, или подавить бунт. Решать придется нам с тобой.» Бенали поцеловал подол туники матери: «Я слишком много совершил преступлений, и благодарен Богам, что моя мать решила вознести меня в сан своего советника. Позволь мне снарядить пятьсот всадников и наказать восставших.» Румия притянула к себе и приложилась губами к его лбу: «Завтра же исполню свой обет Богам: они вернули мне сына и наследника. Но я думаю, тебе понадобится помощь двух тысяч всадников: нельзя выпустить живым из крепости ни одного мужчину из клана Арэма. И не забудь вывезти всех его женщин с детьми: они умеют служить рабами. Но самое главное: позаботься о Хуране.» К утру крепость, в которой скрывался князь Арэм, утонула в дыме и гари. Окружённые со всех сторон, весь клан армани выбежал из своих домов и столпился на площади. Арэм стоял на коленях перед всадником на белом коне: это был Бенали. Из подземелья вышла Хуран. Бенали подхватил её за талию и усадил в седло позади себя: «Царица велела спросить, кто-нибудь прикоснулся к тебе, Хуран?» Она покачала головой и они тронулись мелкой рысью в сторону дворца князя. Царица Румия была на пути к провинции Хаййас.

Спустя два дня принц Бенали был торжественно провозглашён главой провинции . Румия сама осмотрела бывшие владения князя Арэма, его многочисленных рабов и рабынь. После трапезы с сыном царица велела ввести в тронный зал всех женщин семейства бывшего князя.

Вошли два десятка женщин в возрасте от тридцати до пятнадцати. Среди них выделялась наиболее юная, гордая и ухоженная. Все остальные держались на вежливом расстоянии от неё. Царица сразу признала в ней главную жену Арэма, и жестом подозвала к себе: «Ты жена Арэма?» Она кивнула головой и опустилась на колени: «Готова к казни, царица. Но если сохранишь мне жизнь, буду служить рабыней твоему сыну, принцу Бенали, днём и ночью.» Царица велела ей подняться: «Снимай тунику и покажи, чем ты можешь служить моему сыну.» Княгиня скинула тунику и обнажилась. То, что предстало взгляду Румии и Бенали, не могло вызвать восхищения. Такого совершенного сложения тела не видела ни мать, ни сын. Белокурые локоны ложились на плечи и спину, очаровывая пышностью и блеском. Небольшие грушевидные груди выглядели, словно изваянные из мрамора. Ровные линии талии и бёдер зазывали откровенно и без тени стыда. Лобок был гладко выбрит и соблазнял своим изящным входом. Румия еле оторвала свой взгляд и заметила, как Бенали пытался руками скрыть свое возбуждение: «Как тебя звать и каких ты кровей? Неужели армани?» Она взглядом испросила позволения и накинула на себя тунику: «Нет, царица, я дочь персидского князя и огузской принцессы. Зовут меня Сари. Арэм заплатил за меня два годовых дохода провинции только неделю назад. И ещё не успел войти в меня: я всё ещё девственна.» Румия вопросительно посмотрела на сына: «Мне кажется, она подойдёт для ночных омовений, сынок? Как ты думаешь?» Бенали поцеловал ей руку: «Беру в жёны.» Строительство мавзолея Муниры подошло к завершению ровно через месяц. Фердан пригласил царицу на главную площадь Хаййасы. Румия была поражена изумительной конструкции высокой башни, исполненной из белого мрамора.

Основание башни состояло из двух шаровитых помещений-близнецов с широким входом между ними. Поднимаясь ввысь, башня заметно сужалась и вершину короновала полусфера, выходящая своими краями за башню. Полусфера была разделена ровно пополам линией разврата: это была копия мужского фаллоса. Румия вошла в широкое помещение, освещённое дневным светом из множества небольших окон. Посреди был постамент, на котором стоял сакрофаг с мумией Муниры. Румия припала губами к саркофагу и подняла глаза на Фердана: «Ты соорудил башню, а не мавзолей. И он похож на мужской фаллос. Почему?» Фердан взял паузу, а затем тихо обьяснил: «В тот день, когда ты велела мне построить мавзолей, мне приснилась Мунира. Она была в соитии с фараоном Египта и сумела возбудить его, как юношу. Приказала мне соорудить её мавзолей, внешне похожий на фаллос императора Бенафа. Отца твоего сына, кстати.» Румия ждала в эту ночь своего ваятеля Фердана в опочивальне покойного мужа, царя Супиллима Второго. Она ни разу не входила сюда после первой брачной ночи. Фердан вошёл неуверенно и смущённо: «Не могу поверить благословению Богов ко мне, царица.» Румия пригласила его в ложе, сама сняла с него хитон и двумя руками обхватила его возбуждённый фаллос: «Ты воздвиг памятник нам обоим. Возьми меня. И не называй меня царицей.»

Она взвыла от наслаждения, когда Фердан оседлал её сзади и вонзил свой меч. Они успели вкусить любви не раз, прежде чем в покои вошла девочка неописуемой красоты. Её изумрудные глаза напоминали безоблачное небо. Мраморная кожа звала к ласкам. Пухлые губы ещё не познали страсти. Тонкая шея и дрожащие при ходьбе груди нуждались в заботливом прикосновении. Круглые и послушно танцующие бёдра обещали массу наслаждений. Это была Хуран: «Повелительница моя, отец велел прийти в твои покои в ту ночь, когда я буду чиста после зрелости. Прошло три дня , и я готова к омовению с тобой.» (продолжение следует)