АБШЕРОНСКИЕ ФРЕСКИ. Бейдулла Манафов.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ВЛАСТЬ И ЖЕНЩИНЫ: ЭПОХА «РЯБОГО» Лейли-ханым со слезами разбудила Ага Салима: «Вставай, да буду твоей жертвой! Гаджи Мир-Гурбан кажется умирает.» Ага Салим накинув на себя домашний халат поспешил за ней в спальню дяди. Мир-Гурбан был бледен и выглядел осунувшимся. Но чувства юмора пока не лишился: «Лейли напрасно, как всегда, подняла панику. Честно говоря, мне плохо уже давно: с тех пор, как большевики ограбили меня. Вчера они мою ткацкую фабрику назвали именем Маркса. Но я не помню, чтобы я был знаком с таким человеком.» Ага Салим с улыбкой сел у его ног: «Дай бог, чтобы Лейли-ханым ещё двадцать лет поднимала тревогу. Но мне нравится твоё настроение. Сейчас зарежу ягнёнка и приготовлю тебе кябаб.» Мир-Гурбан хихикнул: «Сынок, ну и шутки у тебя! Откуда у нас ягнёнок? Неужели Чопур прислал?» Чопуром (Рябым) они в кругу семьи называли Кобу, Сосо Джугашвили. Ага Салим махнул рукой: «Он давно уже забыл и про тебя, и про твои благодеяния. Ягнёнка вчера мясник Мамедали прислал: говорит, пусть Аллах пошлёт Кялбалаи Мир- Гурбану многие годы. Он до сих пор помнит твой щедрый подарок на его свадьбу с Мэсмэ-ханым.» В это время послышался шум и на пороге появился бывший гочи Гэмбэр. Мир Гурбан привстал в постели, не веря своим глазам: «Откуда сегодня взошло солнце, ай Гэмбэр? Неужели это ты?» Гэмбэр с улыбкой подошёл к постели и положил у его подушки небольшой свёрток: «Это тебе, Гаджи, на хранение. Здесь все драгоценности, которые остались от моей матери. Уезжаю в Москву, и одному Аллаху известно, вернусь, или там похоронят». Ага Салим подвинул ему стул: «Садись, Гэмбэр. Расскажи, кто тебя позвал в Москву? Кому ты там понадобился?» Из краткого рассказа выяснилось, что вызвал его к себе Нариман Нариманов: он недавно стал у них большим начальником. Хочет поручить Гэмбэру свою личную охрану. После самоварного чая и угощений, Гэмбэр собрался было уходить. Но Мир Гурбан попросил жену принести ему листок бумаги и перо: «Хочу написать пару строк Чопуру. Нам с ним уже вряд ли придётся увидеться. Пусть знает, что уйду в мир иной с добрыми мыслями о нём.» Закончив письмо, он протянул его Гэмбэру: «Знаю,что тебя к нему даже близко не подпустят. Нариман сумеет передать ему.» Москва в конце марта-начале апреля выглядела слегка оттаявшей и солнечной. Гэмбэр даже слегка вспотел, когда стал подниматься на второй этаж, где располагался кабинет Нариманова, недавно назначенного в Наркоминдел. Большевик тут же встал из-за стола и встретил старого приятеля у дверей: «Добро пожаловать, Гэмбэр. Спасибо, что так быстро отозвался. Проходи, садись. Как там все в Баку?» Гэмбэр сел и с удовольствием принял горячий чай из рук секретаря, симпатичной Каринэ : «Слава Аллаху, все живы и здоровы. Просили передать привет. А твой благодетель Мир Гурбан передал даже записку. Но не тебе, а Чопуру...» Нариманов изменился в лице и, провожая взглядом попку Каринэ, резко остановил его: «Больше не повторяй нигде. Это неуважительно к товарищу Сталину. Не дай Бог , кто услышит и передаст: даже врагу не желаю последствий.»

Пройдя к своему креслу, он взял записку и прочёл несколько раз: «Ничего не могу понять. Что он хочет этим сказать?» Гэмбэр пожал плечи: «Я и не читал её: у меня образования не хватит.» Нариман посмотрел на часы: «Через два часа мы все должны быть на сьезде партии. Попробую с ним переговорить сейчас.» Подняв трубку вертушки, он громко попросил оператора: «Барышня, соедини меня с товарищем Сталиным, пожалуйста.» Барышня тут же ответила: «Пять минут придется подождать». Нариман подсел к Гэмбэру поближе: «Такие вот дела. Ты наверное помнишь, Гюльсюм, мою жену? Ей нужна личная охрана. Здесь в Москве очень много хулиганов, грабителей...Каждый день поступают сообщения об убийствах, насилиях, ограблениях... Я мог бы поручить это местному ГПУ. Но решил, что будет лучше, если ты возьмёшь это на себя. Я выделю тебе квартиру, зарплату и спецпаёк: ты будешь доволен.» Гэмбэр кивнул головой: «Конечно, Нарииман. Даже не сомневайся.» В тёмном кабинете секретаря ЦК раздался телефонный звонок. Хозяин кабинета вышел из комнаты отдыха в белоснежной нижней рубашке и кальсонах. Не спеша поднял трубку. Раздался голос оператора: «Товарищ Сталин, Вам звонит Нариманов.» Сталин чиркнул спичкой и прикурил: «Василиса, это ты? Давай, соединяй.» А потом обратился к звонившему: «Сталин слушает». Нариман вскочил в кресле: «Здравствуй, Сосо. Это Нариман беспокоит.» После паузы Сталин продолжил: «Привэт, йолдаш Нариман! Ты совсэм ужэ перестал меня признавать, дорогой. А вэдь ми с тобой из той самой старой гвардии... Слушаю тэбя. Ты можешь называть меня по-прэжнему Коба.» И после паузы добавил: « Или если нравится, Иосиф Виссарионович.». Нариман вспотел: он понял свою оплошность. Вытащил из кармана платок и начал вытирать лоб: «Да-да, конечно...Извините, что звоню некстати...но..тут наш старый приятель из Баку....Мир Гурбан, если помните, прислал записку...Вообще-то я могу передать её через секретариат?» Сталин перебил его: «Мир Гурбан? Он еще живой? А кто привёз записку? Гочи Гэмбэр? Давай читай, что он там пишэт.» Нариман начал заикаясь: «Тут ерунда какая-то...то ли тост, то ли сказка... про мудреца и народ...Четыре строчки всего...» Сталин выдержал паузу и громко рассмеялся: «Можешь не продолжать. Этот старый шельмец ужэ второй раз рассказывает мне старую грузинскую притчу. Ладно...пэрэдай, что я помню его.» Нариман смял записку и выбросил в корзину с мусором: «Он уже видимо, совсем состарился...потерял ум-разум.» Сталин перевёл разговор: «Ты сам-то как живёшь? Как сынишка? Как жэна- красавица?» Нариман промямлил: «Живы-здоровы. Хочу вот к лету отправить их в Баку, чтобы отдохнули-развеялись.» Сталин поддержал: «Правильное решение. Но до лэта далэковато. Скоро у меня в секретариате будет жарко: может пусть поработает здесь?» Нариман понял,на что намекает Сосо: «Кстати, не сомневаюсь в успешных результатах сьезда и хочу заранее Вас поздравить с новой должностью.» Сталину понравилось: «Спасибо. Но не торопи события. Мне нужен будет твой совет: зайди – поговорим. Хочу тебя включить в состав делегации на конференцию в Италию. Приедешь – расскажешь, как там Чичерин вёл переговоры. Как ты думаешь?» Нариман не ожидал такого поворота: «Спасибо за доверие, Иосиф Виссарионович...» Сталин поправил: «Просто, Коба, дорогой.» Сталин сделал ещё одну паузу и продолжил: « Потом, к концу года у меня будет для тебя ещё один сюрприз: хочу предложить тебя на должность одного из сопредседателей ВЦИК.» Нариман опешил: «Благодарю Вас, товарищ ....Коба. Приложу все силы...»

Отложив трубку Иосиф вернулся в комнату отдыха. На огромном кожанном диване слегка прикрыв шалью низ живота и грудь лежала черноокая девушка. Она подвинулась, чтобы Сталин прилёг рядом. «Договорился с твоим нэнаглядным: выходи на работу в секретариат». Гюльсюм зарделась, чмокнула его в щёчку: «Спасибо, Иосиф.» Он обнял её за шею и медленно стал опускать голову ниже и ниже. Её губы тут же обдали жаром и унесли вождя в небеса. Он прикрыл веки и подумал о том, что Надежда никогда не доставляет ему таких ласк. Она решительно отвергала оральный секс, называя это кощунственным развратом. А ведь она была ровесницей Гюльсюм. Между тем, Иосифу нравилась раскрепощённость у женщин. Он встал и велел ей облокотиться на стол и подошёл к ней со стороны спины: «А почэму это он тэбя так рэвнует? Даже вызвал из Баку гочи, чтобы следить за тобой? В чём причина? Неужели у тебя кто-то есть?» И резко спустил вниз её розовые шёлковые трусы. Гюльсюм обернулась, как ужаленная: «Что ты, Иосиф ? Как ты мог подумать? Кроме тебя... у меня никогда никого не было на стороне... А ревнует ...потому что ...мне даже неудобно говорить...» Сталин вошёл в неё и нагнулся к уху: «Не стэсняйся, говори.» Гюльсюм прикрыла ладонями рот: «Он слишком стар...у него ничего не получается...уже давно». Иосиф почувствовал прилив похоти по всей длине ствола.Но тем не менее спросил: "А Каринэ говорит, что получается". Гюльсюм никак не могла сконцентрироваться: "Ну и пусть...на здоровье...Она ему позволяет то, что я не разрешаю". Он провёл рукой по её груди, стал массировать пальцами сосок и вошёл в неё ещё раз. Но уже легко и влажно: Гюльсюм быстро возбуждалась. Он сильно сжал ей правый сосок: «Шэни дэда...!А к Стасовой в Баку он тебя не рэвновал? Или ты забыла мнэ рассказать?». Раздался громкий стон Гюльсюм: «Не напоминай о ней: мне противно! Она брала меня против моей воли...Войди ещё раз, Иосиф... я так соскучилась!». Иосифа это возбудило ещё больше. Он любил женщин ничуть не меньше, чем власть. Собственно для него власть была такой же необходимостью, как соитие с женщиной. Он наслаждался властью, как очередной победой над женщиной. Он наслаждался женщиной, как очередным восхождением на Олимп. И сейчас лёжа на спине, он не сводил своих ненасытных глаз с белой попы Гюльсюм, ритмично танцующей на его плоти. Его слуху доставляли особое наслаждение её стоны. Особенно, заключительные аккорды: женский оргазм приводил его в буйство. Точно также, как бурные аплодисменты зала. Он не помнил, чтобы жена издала хотя бы звук во время сношений. Он сел на диван и закурил. Она стоя спиной к нему надевала лифчик. И почувствовала сильный шлепок по своему заду: «Больно...Иосиф... и краснота долго не проходит...» Он с размаху шлёпнул по другой ягодице: «Молчи, женщина! Это очень важно..для мэня.» Она присела ему на колени, взяла левую – больную – руку и приложила к своей груди. Тихо шепнула ему на грузинском: «Шэни тчиримэ, Сосо. (Пусть твои боли перейдут ко мне)». Иосиф пожал плечами: «Ты напоминаешь мнэ Като, мою мать.»

Провожая её к дверям, Иосиф строго предупредил : «От тебя сегодня очень многое зависит. Я тэбя включил в группу стенографисток. Внимательно прислушивайся к разговорам в зале. Особенно среди делегатов из Грузии.» Гюльсюм демонстративно подняла подол платья , не спеша подтянула черные ажурные чулки, перезацепила бретельки и кивнула: «Знаю. Всё будет сделано, как ты сказал. Ты можешь на меня положиться.» Поймала его горящий взгляд на своих ногах и добавила: « Только очень прошу: не хочу ехать в Баку. Ни летом, ни зимой...никогда.» Дождавшись, когда за ней захлопнется дверь, Сталин поднял телефонную трубку: «Василиса, ты ещё там? Молодэц. А ну-ка соедини меня с Наримановым ещё разок.» Нариман ответил бодро и по воински: «Слушаю Вас, товарищ Сталин». Иосиф покашлял, прочистил голос: «Слушай я совсэм забыл, биджо: мне кажется тебе надо приставить охрану к супруге. Тут мне Меньжинский докладывает, что в Москве повышенная степень насилий и ограблений. Тем более, что тебе скоро уезжать за границу.» Пленум ЦК завершился поздно. Гюльсюм поймала его в коридоре и всунула в руку записку. Вернувшись к себе в кабинет уже в новой должности Генерального Секретаря, Иосиф Сталин первым делом прочёл её донесение. Одна строка его особенно заинтересовала: «Н.ушла до выступлений вместе с «Абдулом». Это была кличка Авеля Енукидзе. Иосиф позвонил домой. Трубку подняла тёща: «Да, Сосо, слушаю.» Охрипшим голосом он спросил: «А где Надя?» Ольга Евгеньевна ответила вопросом на вопрос: «Как закончился Пленум? Как проголосовали?» Сталин грубо оборвал её: «Завтра в газетах прочитаешь. Ты лучше отвечай, когда тебя спрашивают: где шляется твоя дочь?» После небольшой паузы Ольга ответила холодно: «Я не нанималась следить за твоей женой. Поручи это своей охране.» Сталин грубо выругался, а затем добавил: «Я тэбэ могу сказать, где твоя дочь! Шалавится со своим крёстным, Авелем. Убью суку!» Он пришёл домой почти под утро. Надежда в обнимку с маленьким Василием спала в детской. Иосиф снял с себя китель и прошёл на кухню. Поставил на огонь чайник и сел за кухонный стол. Не успел закурить трубку, как сзади на него легла тёплая шаль Ольги Евгеньевны: «Простудишься, ведь ещё не лето.» Её руки сползли к его груди: «Не сердись на меня. Ты же знаешь, как я переживаю каждую нашу склоку.» Иосиф недовольно пробурчал: «Сама виновата. Не увиливай, когда я тебя о чем-то спрашиваю.» Ольга нагнулась к его уху и шепнула: «Соскучилась я, Сосо. Что с тобой? Даже не замечаешь меня.» Сосо постепенно оттаивал: «Не говори глупости, Ольга. Просто, я очень много работаю, устаю.» Их губы соединились в долгом поцелуе. В проёме дверей промелькнула чья-то тень. Иосиф спросил: «А где Сергей?» Рука Ольги нашла, то что искала: «На ночном дежурстве...Хочу тебя, Сосо...» Он понял, что тень принадлежала Надежде: больше в доме не было взрослых. Резко встав со стула, Иосиф нагнул Ольгу к столу, задрал ночную сорочку, с бешенством вошёл в неё сзади и громко заявил: "Теперь всё будет по-другому." В наступившей тишине были еле слышны тихий стон Ольги и плач Надежды.

(продолжение следует)