АБШЕРОНСКИЕ ФРЕСКИ. Бейдулла Манафов.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. КРУГОМ ОДНИ ЕВРЕИ. Американские журналисты были приняты Сталиным на ближней даче. Светлана вошла неожиданно: она не была в курсе встречи отца с американцами. Хотела было уйти, но папа остановил её: «Посиди с нами. Думаю, тебе будет интересно.»

Из почти часовой беседы отца с журналистами из США, Светлане запомнилось, как Сталин твёрдо заявил: «Евреи, как и русские, грузины, американцы, бывают разными. Неважно, кто вы по национальности, важно какой вы храбрец.» На Западе Иосифа Джугашвили принято обвинять во всех смертных грехах. И порой, совершенно справедливо: грешен был , несомненно. Да и кто из нас безгрешен? Но обвинения в антисемитизме - по меньшей мере были ложными. Одно перечисление высших должностных лиц еврейского происхождения в годы его правления заняло бы слишком много места. К этому надо бы добавить список женщин-евреек, к которым Сталин питал слабость. С евреями везло и его единственной дочери Светлане. Вадим Розенталь давно не сводил своих влюблённых взглядов с шаловливо-избалованной сверстницы. И она об этом знала. Они учились в одной из лучших школ Москвы, школе №25. Урок физкультуры в седьмом классе отменили: Петра Алексеевича срочно вызвали в НКВД. Завуч собрала класс и повела во двор. Светлана задержалась, ковыряясь в портфеле. Вадим стоял в нерешительности: идти с классом, или дождаться Светланы. Она помогла ему: «Лично я не собираюсь тратить сорок пять минут своей жизни на эту мымру . Хочешь со мной остаться здесь?»

Зайдя в раздевалку для девочек, она обняла Вадима и спросила в лоб: «Я тебе нравлюсь?» Мальчик покраснел до корней своих рыжих волос. Но нашёл в себе храбрость сознаться: «Очень. Ты же знаешь. Зачем спрашиваешь?» Она смотрела ему прямо в глаза: «А поцеловать меня сможешь?» И не дожидаясь ответа, сама припала к его губам: пыталась повторить классический поцелуй из кинофильмов. Его рука неуверенно легла на её плечи. Светлана потянула его правую руку к своей груди. Пальцы Вадима ощутили возбуждённый сосок. Она оторвалась от его губ и спросила: «Хочешь увидеть?» И подняла кофту к подбородку.Вадим нервно облизнул губы. Потом опустив кофту, она почти приказала: «А теперь покажи мне вот это» . Её рука коснулась его ширинки. Вадим опустил голову: «Нет.» Светлана отошла в сторону, схватила в охапку портфель и бросила ему в лицо: «Неважно, кто ты по национальности, если ты трус!» Телефонный звонок из Кремля застал Мир Джафара в постели. Часы показывали полночь. Женя тоже проснулась. Звонил Иосиф Сталин: «Знаю, что у тебя поздно уже. Но тут такое дело: американские журналисты интересуются, как у нас относятся к евреям. Хочу отправить их к тебе. Свези их на свою родину в Губу, им будет интересно.» Багиров с облегчением вздохнул: слава богу, пронесло. И вдохновенно ответил: «Конечно, Иосиф Виссарионович. У нас есть, что им показать. И не только в Губе, но и в других местах Азербайджана. Встречу, организую и доложу.» Наступила пауза: Сталин набивал трубку. Затем спросил: «Кажется, ты женат на еврейке....Дай-ка вспомнить... Евгения Гельман, если не ошибаюсь?» Мир Джафар повернулся лицом к жене: «Так точно. У нас с ней сынишка растёт. Маленький, но уже еврей.» Сталину понравилась шутка: «Ну что ж, теперь за американских журналистов можно быть спокойным.»

Михаил Соломонович Гельман жил в старой части Баку, так называемой Крепости, с незапамятных времен. В далёком 1870 году его отец Соломон Маркович вместе с женой, дочерью , сыном, молоденькой любовницей и двумя щенками сменил Одессу на Баку. Его кузен Гухман Адольф Аркадьевич, один из управляющих Нефтепромышленного Общества, не только настаивал на переезде, но и обещал помочь с обуйстройством. Соломон был известным на всю Одессу скорняком, высоколассным специалистом по меховым и кожным изделиям. Вскоре после переезда в Баку, его мастерская на шумной Императорской улице была полна богатыми клиентами и клиентками до самой последней минуты перед закрытием. За пару месяцев господин Гельман сумел обзавестись солидным двухэтажным особняком недалеко от главных ворот Крепости, личным авто и свободным доступом в семейства бакинской элиты. Михаилу, его единственному сыну едва исполнилось двадцать, когда отец Соломон Маркович умер. Умер неожиданно и глупо: пятидесятилетний мастер утонул , купаясь в Каспии. Правда, злые языки утверждали, что его утопили. Причём, утопили якобы из ревности и мести: будто Соломон совратил несовершеннолетнюю племянницу известного в Баку гочи (главаря сотни) Джумшуда. Михаил не только унаследовал талант скорняка, но и отцовскую склонность к женщинам. Он очень рано стал уважать прекрасный пол: в тринадцать лет. Застав как-то соседку тётю Клаву с сапожником Ашотом, Миша обещал сохранить это в тайне от её верзилы-мужа. Тётя Клава знала тяжесть руки супруга. И, разумеется, не осталась в долгу перед смазливым мальчиком. Вскоре она пришла к выводу: Ашот ему в подмётки не годится. Надо отдать должное Михаилу: женщины отвечали взаимностью этому стройному и удачливому предпринимателю. Причём, сразу после первой пробы. Любовница отца, Изольда, со временем превратилась в его тайную мечту. Это произошло в тот злополучный час и день, когда она забыла запереть дверь в маленькой кладовой, где семья, как правило, купалась. Её тяжёлая грудь, ослепительно белая задница стали для юного Миши той целью, которую каждый из нас намечает по велению похоти. Мать Михаила, Суламифь Израильевна сразу после похорон мужа показала Изольде на дверь. Та уже стояла на лестнице с внушительным скарбом в руках, когда Михаил поймал на себе её томный и многообещающий взгляд. Он отвёл мать в сторону и шепотом обьяснил: «Изольда нужна мне не только в мастерской, но и в постели. Если она уйдёт, я уйду вслед за ней.» Мать знала: сын, как и отец, управляется ниже пупка. Сдалась безропотно. Но просила сына присмотреть для женитьбы более молодую, непорочную девушку: «Изольда старше тебя на 12 лет, и не годится в жёны.» Михаил всегда восхищался своим отцом, который не только регулярно удовлетворял обеих своих женщин. Но даже находил силы для особо выразительных клиенток в мастерской. Поэтому согласился с матерью сразу: «Тут ты права. Присмотрись к прихожанкам синагоги и дай мне знать, если что найдёшь .»

Суламифь Израильевна предпочла другой путь. Раз в неделю она стала посещать женскую баню Ага Микаила. Жители Крепости про себя называли её «Вратами рая»: многие бакинцы считали, что обнажённая женщина не может выглядеть уродливой. Особо любопытные подростки облюбовали на крыше бани точки наблюдения. Правда, городовой Евдокимов старался не допускать вольностей: не позволял им задерживаться слишком долго и даром.

По средам там встречались дамы из еврейских семей. Как правило, приходили с дочерьми и внучками. Суламифь справедливо решила, что более подходящего места для выбора невестки трудно представить: ни один физический недостаток не мог бы скрыться от заинтересованных глаз будущей свекрови. Юная Мариана была дочерью известного в Баку врача Модеста Георгиевича Мосиашвили. Суламифь приметила её сразу: длинные тёмно-каштановые волосы, изящная княжеская осанка, безупречное соотношение форм буквально покорили её. Найдя повод для знакомства, Суламифь узнала всё, что было нужно. Мать Марианы, госпожа Тинико, в девичестве Дадиани, оказалась очень приветливой . Суламифь выяснила много подробностей, в том числе и возраст красавицы: ей не было и пятнадцати. Но когда она услышала голос Марианы, она была просто ошеломлена: такого тембра и нежности она не встречала ни у кого. Суламифь знала своего сына, как облупленного: эта девочка одним лишь голосом сумеет свести его с ума. Семьи стали чаще встречаться и очень быстро подружились. Узнав о намерениях семьи Гельман в отношении его дочери, Модест Георгиевич настоял дождаться до наступления пятнадцатилетия. Спустя полгода Михаил Соломонович увёз свою юную супругу в свадебное путешествие , в Западную Грузию, на родину тёщи, Тинико Дадиани. В Тбилиси их встретила младшая сестра Тинико.Михаил был крайне удивлён: «Мы кажется, знакомы с твоей тётей. Привет , Дарико. Какая неожиданная встреча!» Дарико улыбнулась и обьяснила племяннице: «Твой муж шьёт хорошие полушубки.» И сразу увезла племянницу с мужем в село Кулаши, недалеко от Самтредиа. На вершине холма, окружённого лесами, стояла синагога. После погрома 1916 года селяне восстановили четыре синагоги, а пятую – на вершине холма, оборудовали под дом для редких в этих местах гостей. Дарико отвела в сторону Мариану и тихо шепнула на грузинском: «Тинико зачала тебя здесь. Поэтому ты такая красивая. Тебе нет равных в нашем роду. Проведи первую ночь в этом святом месте, и ты обязательно понесёшь чадо, которое прославит твой род.» После традиционного грузинского ужина Дарико проводила их на второй этаж, где была застелена постель для новобрачных. Мариана попросила мужа затушить все свечи. Из окна падал свет полной луны. Михаил стал бережно раздевать её. Она не сопротивлялась. Но остановила его, когда осталась в белой короткой сорочке: «Мне неловко оголяться перед тобой в первую же ночь. Потом это пройдёт, обещаю.» Он овладел ею не спеша, оберегая от болей. И вскоре впервые услышал на грузинском: «Мне хорошо с тобой, милый». Укрыв Мариану теплым одеялом, Михаил спустился на первый этаж и вышел во двор к колодцу. Выпив холодной воды, он почувствовал на своём затылке чей-то взгляд. Это была Дарико, она держала в руках его пиджак: «Ночью в горах холодно. Не простудись.» Они вошли в кухню. Она спросила: «Ты хочешь, чтобы я тебе погадала?» Михаил удивился: «А ты и это умеешь?» Они стояли друг против друга за небольшим круглым столиком, на котором Дарико аккуратно раскидала колоду карт. «Она уже зачала от тебя. У вас будет дочь. Рано выйдет замуж. Но тебя к тому времени уже не будет.» Михаил почувствовал холод на спине: «Отчего я умру?» Дарико убрала карты: «Не могу тебе сказать.» Михаил был заинтригован. Он подошёл в ней вплотную: «Я тебе заплачу, сколько скажешь. Ты только скажи: отчего и когда я умру?» Дарико взяла его за руку, вывела во двор к полуразрушенному сараю. Внутри всё было убрано так, будто кто-то здесь ночует. Она закрыла за собой дверь, усадила Михаила на прибранную постель. Обнажившись догола, она оседлала Михаила: «В прошлый раз я была невинной и стеснялась тебя. Но теперь я уже другая. И никуда тебя не отпущу.» Он услышал её утробный стон и даже не почувствовал, как в его грудь вошёл длинный кухонный нож. Наутро Мариана обнаружила в сарае их тела. Уже позже, соседи сообщили что Дарико совершила убийство и суицид, скорее всего, на почве умственного помешательства. Выяснилось также, что мать Марианы, Тинико знала о странной болезни сестры, но скрывала от всех.

Очередная годовщина Октябрьской революции была торжественно отмечена на многолюдном митинге в Баку. На трибуне стояли руководители партии и правительства, передовые рабочие и ударники труда. Речь Багирова была эмоциональной и неоднократно прерывалась бурными и продолжительными аплодисментами. После выступления других ораторов, зазвучал Гимн СССР и с площади к трибуне с двух противоположных сторон побежали юные школьницы с букетами цветов. В белых парусиновых юбках, с алыми гастуками они ловко проскакали по лестнице и по заранее оговоренному сценарию преподнесли цветы первым лицам республики. Одна из старшеклассниц, самая счастливая, оказалась на руках у Первого Секретаря ЦК партии Мир Джафара Багирова. Его крепкая рука еле удержала девочку: она оказалась приятно упитанной. Мир Джафар почувствовал теплоту её упругой попы: «Как тебя звать, красавица?» На него смотрели огромные карие глаза игривой шалунишки: «Женя Гельман». Мир Джафар приложился губами к её румяной щеке: «В какой школе ты учишься? И в каком классе?» Жене только недавно исполнилось шестнадцать. Со времени кончины первой жены, Маши, прошло много лет, но Мир Джафар всё не решался жениться вновь. Когда его старшая сестра Сейид Мовсума в очередной раз стала настаивать, чтобы он женился, Мир Джафар попросил её сходить в школу, где учится Евгения Гельман и познакомиться с её семьей.

В новогоднюю ночь Мариана с дочерью Женей шла в гости к Багировым со смешанным чувством: она уже поняла, что хозяин республики предрасположен очень серьёзно. Женя хоть и выглядела старше своих лет, но была всё ещё подростком. Их посадили с двух сторон от Мир Джафара. Он не уставал подкладывать еду и Мариане, и её дочери. Мариана шёпотом попросила: «Не откармливайте Вы её: она и так не худая.» Мир Джафар снял пенснэ и с чарующей улыбкой ответил: «Я вижу, какой красавицей она станет в Вашем возрасте, Мариана. Я бы Вас тоже не назвал бы тростиночкой.» Мариана получила работу в канцелярии Багирова. И они стали видеться почти ежедневно. Как-то ближе к весне, Багиров увёз Мариану с Женей к себе в Губу. Там их поселили в уютном домике на высоком холме. С открытой веранды открывался прекрасный лесной пейзаж. После вкусного и щедрого ужина, он проводил Мариану в спальню на втором этаже. Потом вместе с Женей вошёл в свою опочивальню. Женя села на край кровати и вопросительно посмотрела на Мир Джафара. Он поднял её на руки, уложил на кровать и стал медленно раздевать. Женя неотрывно смотрела ему в глаза и наконец решилась спросить: «Ты женишься на мне?» Мир Джафар улыбнулся: «Завтра утром ты получишь свидетельство о браке.» Она крепко зажмурилась, когда ощутила в себе всю силу власти. Всё закончилось быстрее, чем она думала. Мир Джафар лёжа на спине, закурил папиросу. Женя почувствовала, что её клонит ко сну. Она успела лишь спросить: «А можно я буду звать тебя Джеффри?» Он поцеловал её в лоб: «Тебе можно всё, что угодно, моя волшебница». Дождавшись, когда Женя уснёт, Мир Джафар поднялся на второй этаж. Мариана даже не раздевалась. Она в лёгком платье стояла у раскрытого окна и прислушивалась к ночным сверчкам. Он стоял у неё за спиной . Мариана, не оборачиваясь, спросила: «Это всё, что Вам было нужно от моей семьи? Надеюсь, Вы удовлетворены?» Мир Джафар обнял её за плечи. Она почувствовала запах дочери и табака одновременно. Повернулась к нему лицом. Их взгляды скрестились. Его голос зазвучал, как набат: «Ты родила волшебницу. Она проникла в мою душу навсегда.» Мариана робко спросила: «Ты женишься на ней? Или она станет очередной игрушкой для правителя?»

Он неожиданно растегнул две верхние пуговицы на её платье и одним движением обнажил её. Она успела лишь прикрыть руками бельё: «Нет-нет! Это невозможно! Это неслыханно! Ты не посмеешь! Прошу тебя, лучше убей меня. Я тебя не боюсь!» Последние слова она произносила уже лёжа в постели совершенно нагой. Вдруг вспомнила брачную ночь: «Даже муж не успел меня раздеть донага.» Но уже поняла, что поздно: Мир Джафар стал ей не только зятем, но и властелином.

Анастас Иванович Микоян как-то оставшись наедине со Сталиным, вроде бы невзначай подбросил: «Некоторые партийные руководители на местах порой позволяют себе бытовые вольности.» Вождь посмотрел на него внимательно и спросил с юмором: «Надеюсь, они работают не в системе внешней торговли?» Нарком понял, что напрасно затеял разговор, но надо было продолжить: вождь не любил недомолвок. Он слегка покашлял в кулачок и продолжил тончайшим тенорком: «Не уверен в том, что это правда, но мои бакинские друзья сообщают, будто, Мир Джафар сожительствует даже со своей тёщей.» Сталин изменился в лице. Он остановился и с усмешкой подвёл черту: «Перестань нести чепуху. Про меня распускают такие же слухи. Неужели ты и в это поверишь?» Оставшись один, Сталин поднял трубку и позвонил Председателю Правительства Вячеславу Молотову: «Слушай, у нас принято во всех грехах обвинять еврееев. А между тем,ты совсем распустил своего министра армянского происхождения. Вместо своих прямых обязанностей, он занимается рспространением сплетен. Что за бардак у тебя во Внешторге? Вызови к себе этого гётвэрэна и поинтересуйся, чем он занимается.!» (продолжение следует)